Ожившие камни

Ожившие камни

Владимир Рогач

Камень первый. Персей. Глава первая. Неведенье-невиденье.

ОЖИВШИЕ КАМНИ.

Камень первый.

ПЕРСЕЙ.

"Я не вижу", - сказала Любовь.

Пролог.

Взгляд в прошлое.

Говорят, когда моя мать зачала, шёл золотой дождь. Говорят даже, что это был не просто дождь, а семя бога, а то и сам бог... Глупости – в ту комнату, где отец прятал от света мою мать, не проник бы ни дождь, ни бог – у них не хватило бы на это никакого золота.

Моего отца некоторые считают отцом моей матери, а меня – его внуком. Глупцы. Да, он действительно старше её, но он не отец ей – муж. Отец он мне. А золотой дождь? Ну что ж, наверное, кому-то повезло.

***

Не всё то золото, что блестит, - сказал кто-то. Что – блестит? – мог бы спросить я когда-то. Что такое – "блестит"?

Теперь не спрошу. Теперь я знаю.

Меня зовут Персей. Глупое имя, не спорю. Наверняка каждый из нас когда-нибудь да бывает недоволен своим именем. Я привык.

А почему Персей? Отец говорил, что груди, прекраснее, чем у моей матери, нет ни у кого в мире. Не "на свете" – так бы он ни за что не сказал при мне, - а именно "в мире". А ещё он говорил, что я единственный мужчина, который касался этой груди, кроме него самого, конечно. Мне он мог это простить и разрешить, но всё равно поспешил отучить от материнского молока. Мясо – вот пища настоящего мужчины. А грудь – это не пища. Для настоящего мужчины, конечно.

Но это всё глупости. Как и то, что мой отец решил назвать меня Персеем. В честь того, что я единственный, кто кроме него прикасался к груди моей матери. Смешно? Не пытайтесь меня обмануть – я же слышу, как вы смеётесь. Я слышу...

***

Её называли Медузой Горгоной – Горе Гонящей. Те, кто встретился с ней взглядом, не знают больше горя. Или – не знают большего горя? Никто не знает, а те, кто знает – не скажут. Всё, что от них осталось – камень. Немой, холодный камень. А какое горе может быть у камня? Не жалуется ведь.

Настоящее.

- Бог любит тебя, - утешают люди друг друга.

А бог смеётся.

Бог любит...

Глава первая.

Неведенье-невиденье.

Глухой зал без окон, казалось, дрожал – отблески огней метались по стенам, сталкиваясь, сплетаясь с тенями, и вновь разрывая неверные и недолговечные узы. Факела не чадили, дрова в каминах почти не трещали – всё было спокойно. И только отблески огней метались по стенам, то гоняя тени, то убегая от них – и оттого казалось, что стены дрожат.

В зале сидели двое – за столом, рядом с одним из трёх каминов.