Сборный двор

Сборный двор

Максим Зайцев

Сборный двор

Старье всегда угнетало меня. Меня тошнило от коллекций чего угодно. Тошнило от изъеденных червями трухлявых досок, от бубнящих ЭЛТ телевизоров. Пенсионеры были ужасом во плоти. Старуха, которая как четырехрукий монстр две минуты выползала из трамвая, опираясь на костыли была невыносима. Ее груди свисали почти до земли. Дряблая кожа, волосатые родинки, голова со склизкими полупрозрачными волосами. Ну упади ты под трамвай, – думал я. Хоть рельсы смажешь.

Пенсионеры почему-то всегда лепились ко мне в общественном транспорте. Я как-то перекусил свежим куском пиццы возле остановки, потом расположился на переднем сидении в трамвае. Ко мне тут же подсела бабка. У нее было ужасное дыхание. Она гнила изнутри. Я с трудом не блеванул и выскочил на ближайшей остановке. Зачем, куда ты едешь? Что тебе еще нужно в этом мире?

Я прекрасно понимал, что не прав. Старость нужно уважать. Может эта бабка спроектировала этот трамвай. Или родила бригаду рабочих, которые проложили эти рельсы. Или выучила массу специалистов. Может быть она была красивой крестьянкой лет пятьдесят назад. Но я всегда буду протестовать против привязки бабушек и дедушек к еде. Я говорю о кисломолочных продуктах по типу “Дедушкин творожок” или “Бабушкина сметанка”. Бойкотирую. Это отвратительно.

Единственные вещи, которые на мой взгляд имеют право на старость - очки и обувь. Через стекла очков я наблюдал лучшие вещи. Красный немецкий крест на черном фоне этикетки вина “Тамплиерское”. Морщинистую шею зрелой худой женщины с бокалом белого вина и тонкой длинной сигаретой между двух прямых пальцев субботним утром в летнем кафе. Эта женщина очень хорошо держалась, Пожалуй, старение может быть красивым. Но не старость.

Ботинок упал мне на ногу когда я открыл дверцу шкафа. Шкаф был до половины забит рваной и стертой обувью. Я поднял ботинок и посмотрел на сквозную дыру в каблуке, - в нее бы свободно пролез указательный палец. Стелька высохла и подвернулась по краям. Кожаный ботинок сморщился, - видимо припомнил, какое дерьмо ему пришлось повидать. Мне в целом без разницы в чем ходить. Но горсть булыжников в ботинке стала для меня просто божьей карой. Не проходило и дня, чтобы я не останавливался посреди улицы и не начинал вытряхивать камни из ботинка, стоя на одной ноге и согнувшись так, будто исполнял древний экзотический танец.

Я кинул ботинок обратно и начал осматривать бесформенную груду.