Лиса выходит из развалин

Шкафы были забиты разноцветными папками, рядом с рабочим столом – выставка продукции завода, по другую сторону от стола – аккуратный чайник, в котором почему-то находилось то самое темное молоко… Разлив жидкость, состоявшую из двух слоев – темно-бобового и молочного, Хармутов поставил чашки на стол, изящно рухнул в качающееся кресло и, сделав приглашающий жест, поинтересовался:

- Письмо у тебя с собой?

- Конечно, - закивал Ован и вытащил из-за пазухи сложенный вчетверо лист – несмотря на все меры аккуратности, письмо все равно слегка помялось.

Хармутов же не заметил сей оплошности парня – он развернул листок, бегло пробежался по содержанию, два раза удовлетворительно кивнув, и попросил Ована:

- Извини, Ован – ты не мог бы мне подать сиреневую папку с вон той полки…

- Да, конечно, - Знищин встал из-за стола, подошел к ближайшему шкафу и выудил с нижней полки необходимую тонкую папку. Хармутов благодарно кивнул и попытался взять сей сборник информации, но папка почему-то предательски выскользнула из пальцев, при этом обнажив свое содержимое – на стол приземлилось несколько заметок, вырезанных из новостных листков.

Одну из вырезок Ован знал настолько хорошо, что не хотел больше ни разу в жизни ее видеть…

Чего только стоили его портрет и намекающий, если не сказать, убивающий заголовок: «Брат убийцы главы Копытло изгнан в Голосто́шь!».

Хармутов взял вырезку – в этот раз куда более ловким движением, бросил на нее все тот же беглый взгляд и констатировал:

- Да, это действительно ты. Прости – я должен был убедиться. Мало ли – вместо тебя приедет другой человек…

- Понимаю, - едва сдерживая гнев, кивнул Знищин.

- Дурные воспоминания? – в голосе директора прозвучало скорее сочувствие, чем издевательство. – Извини, не хотел напоминать… Но, к сожалению, пока эта заметка – пока самая яркая страница твоей жизни.

«И опять – никакого издевательства, просто напоминание…».

- Я так понимаю, что тебя отпустили из Копытло не просто так, правда?

- Да, - кивнул Ован, посмотрел в чашку с темным молоком и нетвердо произнес: - Людо́вол умер.

«Если бы ты знал, как мне тяжело произносить это имя…».

- Ох… Мои соболе… - и Хармутов осекся, - …знования… Или вы не были… Столь дружны?

Ован промолчал.