ЛИМБ

Один молодой человек, едущий до Улан‑Удэ, согласился показать вам дорогу. На вашем месте я бы поторопилась, пока он не передумал…

Путь к селу похож на девять кругов ада. Ледяной ветер воет и сбивает с ног. Дорожки нет, даже тропинки. Ноги тонут по щиколотку в болотистой жиже. Ветки елей цепляют за одежду. Держа над супругой своё чёрное пальто, мужчина укрывает её от крупных капель дождя, падающих с деревьев, и ведёт – полубессознательную – за раскосым пареньком.

Минут сорок – и чаща расступается. Вдали появляется небольшая деревенька.

Из леса все трое выходят вовремя – прямо за их спиной с треском ломается и падает ещё одно могучее дерево.

На горизонте блещут молнии. Женщина то и дело спотыкается и валится с ног. Всё как в тумане. В ветхую хижину шамана – у самого подножья холма – её вносят уже на руках. Старый смуглолицый лекарь, увидев их на пороге, хмурится и говорит пару фраз своей жене на местном языке. Морщинистая старушка качает головой и уходит в закуток‑кухоньку, завешенную ширмой. Гремит алюминиевая посуда, из одной плошки в другую переливается вода.

Шаман машет руками на двух мужчин, торопливо теснит их к выходу, что‑то напутственно вещая. Его слов майор не понимает, но общий смысл ясен – смотреть на роды им не разрешат. Нужно искать приют в одном из домиков по соседству.

Женщина устало приваливается к стене. В хижине горит огонь, старушка приносит ей плед, и она, наконец, согревается. Глаза сами собой закрываются, тело падает в вязкое небытие, только изредка его выгибает от волн нарастающей боли.

С каждой схваткой гром гремит всё отчётливее, а хозяева всё сильнее тревожатся.

– Феникс или змий? – спрашивает вдруг шаман.

Она совсем его не понимает – хлопает светлыми ресницами и молчит. Сев напротив, лекарь смотрит на неё в упор:

– Феникс или… дракон? – повторяет он, глядя исподлобья.

Вопрос снова остаётся без ответа. Жена шамана, вздыхая, подносит роженице в широкой глиняной чашке какой‑то дымящийся, горячий напиток.

Отхлебнув, та кривится и прикрывает рот:

– Горько! – отталкивает кружку, едва не разливая содержимое.

Шаман ругается. Сначала на своём диалекте, потом с трудом переходит на русский:

– «Бессмертное крыло», собранное на рассвете, помогает раскрыться вратам миров! – он снова подставляет ей под нос чашку с отваром.

– Не надо, я не буду! Слишком горько!

– Пей! – волком рычит дед. Глаза в узких щёлочках век сверкают красным – огонь из очага отражается в них так ярко, что становится страшно.