Ночью все ветки серы

Встречный воздушный поток заметно ослаб.

- Сползаем?

- В мокрый снег? Держись до последнего!

Вцепились двумя бумажными руками в крышку капота. Машина припарковалась у подъезда. Ночной путешественник не заметил их, торопясь домой. 

- Вот теперь сползаем, - сказала девочка, когда громыхнула железная дверь, - Ты первый. Обеспечь подветренную сторону.

Обратное превращение вышибает дух похлеще прыжка на капот: мышцы в икрах вибрируют, как струны, в затылке давит, виски гудят. Подвальная темнота двора постепенно оказывается обычным городским полумраком.

Рёбра болят.

Таким грязным он не был даже после ночёвок в парках. Серо-коричневые разводы на куртке - ещё полбеды. Отпускатель подносит правую руку к лицу (перчатку он, видимо, потерял) и скребёт ногтём по щеке: на обветренном лице - корка той же грязи, что на куртке.

- Что-то ты побледнел, - шелестение Двухмерной отдалённо похоже на смех, -Тебя подновить? Из баллончика?

Она деловито разглаживает заломы на руке, которой схватила его перед прыжком.

Помятые пальцы - чёрные. Присмотревшись, Отпускатель узнаёт двухмерную версию своей перчатки.

- Я сейчас сам тебя подновлю, - огрызается он, - Нарисую по сердечку над каждым глазом.

Его запоздало трясёт, и он злится на то, что Двухмерная это видит.

- Сердечек не надо, а подновление не помешает: вся в мокрых пятнах.

«А следующий порыв ветра сделает из тебя решето», думает Отпускатель. Стоя спиной к подъездной лампочке, Двухмерная светится, как ночник в мавританском стиле.

От брызгов бумага вспухла, истончилась, потеряла цвет до прозрачности, контур истрепался, плоские ноги напитались влагой. Странно, что она ещё не расползается.

- Пройтись чёрной краской с тыла? - с сомнением спрашивает он.

- Лучше верни первозданный цвет шарфу.

Он не спорит с ней, как не спорят с неизлечимо больными детьми, хотя Двухмерная - всё, что угодно, только не ребёнок. Он уже не верит, что она доберётся до вокзалов, но сбрасывает рюкзак под ноги.

- Надеюсь, переход из объёма в плоскость не повредил баллонам.

Вопреки опасениям, свежая краска ложится поверх серо-коричневой грязи, и в Двухмерной что-то меняется: заломы и мокрые пятна не исчезают, но на язык просится неприменимое к ней «выглядит здоровее», как замёрзший человек после глотка глинтвейна.

- Спасибо, - вежливо говорит она.

Они бредут дворами, в сторону от оранжевых фонарей проспекта.

- Отвернись, - внезапно бросает мальчик и запускает руки под куртку.