Товарняк

Некоторые походили на чумазых истощённых старичков — они ритмично раскачивались, колотясь головами об решётку. В других было заперто что-то червеобразное, без рук и без ног, с искалеченной детской головой. Эти лиловые создания почему-то казались даже тёртому калачу-утилизатору безотчётно страшными и одновременно жалкими, было в самой сути их происхождения нечто зловредное, запретное и бесконечно грустное. Читалось это в выпученных, налитых кровью глазах, было понятно по болтающимся окровавленным пуповинам и пульсирующим родничкам на темени.

Головы некоторых были пробиты, и те слизывали густую чёрную кровь, сочащуюся из черепов, другие же беспокойно катались по клетям и грызли решётки.

— Я не знаю, что это за создания, но могу лишь догадываться, зачем их произвели на свет…

— Не произвели, — горько перебил утилизатор, — Игоши это, не родились они ишшо. И не родятся.

— … могу лишь догадываться об их предназначении, — продолжал рассуждать блогер, — Первое, что приходит на ум — тайное оружие, как нацистские «уберзольдаты», только эти — настоящие.

Кто бы мог подумать, что документалки Рен-ТВ так близки к истине? Или в вагонах распылён какой-нибудь галлюциноген? Не просто так тот охранник был в противогазе… Но что они тогда охраняют? Так или иначе — я попробую пройти столько, сколько получится, чтобы Ростехнадзор ответил за эти преступления. Галлюциноген это или нет — здесь явно творится что-то нелегальное.

— Легальное и согласованное, — обиженно буркнул Степан Павлович.

«Анарх», кажется, снова влез на своего конька и продолжал распыляться на камеру о завышенных затратах на военные нужды, о коррупции на всех уровнях государства, о нашумевшем «деле Цапков», об афере генерала Золотова, получавшего откаты с закупок продовольствия для Росгвардии.

Степан Павлович даже удивился — неужто и правда страна настолько разворована, что юноши вроде этого вместо того, чтобы учиться и барышень клеить вынуждены ходить на митинги и снимать обличающие видео в своей тщетной борьбе за справедливость.

— … и пока вы будете сидеть перед телевизором в своей уютной каморке, взятой в ипотеку, подумайте вот о чём, — юноша прервался, чтобы перейти из вагона в вагон — тот почти весь был занят деревянным обугленным гигантом; местами кора, заменявшая ему кожу продолжала тлеть, а тот лишь испускал печальные звуки, похожие на шелест ветвей, — что именно ваши налоги оплачивают эти зверские эксперименты, плодами которых набит этот поезд до отказа.