Чудесных странствий дивные пути...

В ранней юности он кое-что читал из психиатрии, поэтому знал, что с галлюцинациями нельзя вступать в диалог — они от этого только крепнут. Однако отчаянное положение требовало отчаянных мер, и Петя решился.

— Ты… это… — неуверенно начал он, пришептывая себе под нос и озираясь по сторонам. — Кто ты и чего тебе от меня надо?

Голос немедленно перестал петь. Пете на секунду показалось, будто он собирается с мыслями, однако тут же одернул себя: здесь нет никаких других мыслей, кроме его собственных, и этот полубас-полубаритон-полу-не-пойми-что — их прямое порождение.

— Можешь называть меня Странником — наконец промолвил голос. — Так нам обоим будет проще.

Петя истерически хихикнул и тут же зажал рот рукой, озираясь по сторонам — не подслушивает ли кто его мысли?

— Давай ты перестанешь петь, — неуверенно предложил он, — а я поставлю крышу на место и тебя выслушаю?

— Твоя крыша и так на месте — уверенно парировал голос. — Ты абсолютно психически здоров, целиком и полностью дееспособен, и потому несешь полную ответственность за свои поступки.

Мысль показалась Пете со всех сторон логичной. “Так и должно быть, дурачина! — одернул он себя. — сумасшедший всегда уверен, что его бред — святая истина”. Однако нашелся с ответом.

— И зачем ты меня посетил?

Вопрос совершенно некстати прозвучал вслух. Краем глаза Петя заметил, что стоявшая рядом старушка отходит от него бочком-бочком, стараясь не привлекать внимания к своему маневру.

— Прежде чем ответить на вопрос “зачем”.

Слово “грех” показалось Пете неуместным, словно голос упомянул нечто непристойное, неподобающее для обсуждения в приличном обществе. Какие вообще могут быть грехи, тем более “смертные”, если мы уже летали на Луну, фотографировали Плутон и грозимся вот-вот победить СПИД, рак и коррупцию? Как вообще грех может умереть? Дичь какая-то средневековая и бред полнейший.

— Понятия не имею.

Голос огорченно крякнул. Нет, ничего общего с утками. Звук был такой, словно собеседник хлебнул крепчайшего эля, стоя в посреди просторного каменного погреба, и эхо его сокрушенного междометия отрезонировало от стенок Петиной головы, на секунду ставшей похожей на подземелье какого-нибудь английского манора.

— Ты извлек прибыль из чужой беды. — грустный тон вышел настолько естественным, что Петя купился.