Рубедо и нигредо

Она заворожённо смотрела за тем, как рубиновые капли бесконечно медленно скользят через пространство, через время, через параллели, преломления и грани того и другого. Как навстречу алому со всех уголков двора — или вообразимой Вселенной? — собирается чёрное. Как жизнь и смерть, бытие и небытие, рубедо и нигредо сливаются воедино…

Нечеловеческий крик прорезал первородный войд.

Кирпичи башни засуетились, защёлкали, словно шестерни в часах. Белые цифры сыпались, подобно первому снегу, жужжали метелью вокруг застывших аборигенов, взрезали их кожу, подцепляли и вытягивали жилы… Карина отвернулась, с трудом сдерживая тошноту. Крик повторился, но теперь в него влились нотки вполне людских боли и ужаса.

Потом пришла тишина.

— Ну-ну, будет, — плечо ощутило знакомую, но в то же время чуждую тяжесть. Словно рука, улегшаяся поверх толстовки, не имела четких форм, не была материальной в полном смысле. — Я правда этого не хотел — и удовольствия не получил. Но с другой стороны, Гермес проголодался... А я так или иначе планировал сегодня выпустить его размять крылья.

Над Кариной возвышалась стена темноты, переливающейся огненными прожилками. Силуэт отдалённо напоминал грифонов, охраняющих известный мост: оскаленная пасть, бугристые лапы, упомянутые крылья — правда, скорее кожистые, чем орлиные. Взгляд девушки поплыл, земля под ногами запустила медленную карусель. Голос Уилла — Уильяма? — Вильгельма Пёля! — доносился откуда-то с иной стороны реальности:

— Вот тебе загадка, вот и тайна.

Особенно когда у тебя есть твой внутренний грифон и башня, сложенная из философских камней.