Всё в Его руках

Я приходил туда периодически, чтобы отдохнуть от постоянной борьбы за выживание, человеческой злобы и неустроенности. Я не знаю, что сделал отец Санглант, но паломников, приходящих в собор Бернарда Клервосского, никто никогда не пытался тронуть в опасном районе. С каждым днем, казалось, людей приходило все больше.

Конечно, отец Санглант не один служил в том соборе. Сам он почему-то появлялся поздно вечером, после захода солнца, но зато готов был утешать страждущих всю ночь, чтобы утром, с рассветом, уйти отдыхать.

Странно? Какая разница, когда служить, если священник действительно приносит людям помощь и утешение?

Я приходил в собор уже несколько месяцев, постепенно отдалившись от семьи, даже от младшей сестры, с которой прежде мы были очень близки. Однажды, придя домой со школы, я узнал, что в классе Инес стало плохо. Вызвали врача, ее забрали в больницу, а после обследования с прискорбием сообщили нам, что жить моей сестре осталось хорошо если несколько месяцев.

Рак, поселившийся в ее груди, пустил корни чуть ли не по всему телу, и любое лечение на такой стадии не стало бы гарантией выздоровления.

Бедная моя Инес, она держалась так храбро перед лицом страшной болезни, а я совсем позабыл ее. И хоть сестра ни разу меня не упрекнула, я себе никак не мог простить собственного отдаления от самого близкого мне человека.

Инес таяла, как свечка, становясь все слабей, а мы даже не могли купить лекарство, чтобы ослабить ее боль.

Я пытался хоть как-то отвлечь ее, развеселить, рассказывал сотни историй о нас в нашем прекрасном будущем, а сам хотел кричать, рыдать… Но не мог себе этого позволить. Не мог подвести ее снова.

Однажды, когда сестра забылась своей болезненной дремой, похожей на маленькую смерть, я, не в состоянии находиться дома, снова отправился в собор. Уже почти месяц я не слышал дивной музыки органа и не менее дивного голоса отца Сангланта.

В первый раз я не прятался в тенях, а вышел на свет и сел на скамью… Может быть потому, что ноги не держали меня в моем горе. Слушая чудную музыку, дарующую людям надежду, я закрыл руками лицо, и, наконец, зарыдал.

Не помню, сколько времени я провел так. Уже смолк орган, а слезы все текли и текли, не в силах остановиться. Чья-то рука отвела мои ладони от лица, и кто-то отер платком мои слезы.