Nский треугольник

К весне, что ли, отросли?

— Скоро лето, — меланхолично сообщил Аэламэль и окончательно зарылся носом в яблоневый цвет.

— Замечательное наблюдение, — Ленски рефлекторно потянулся к карману с сигаретами, но в последний момент отдернул руку. — У нас есть второй провал. Ты знаешь?

— Теперь — да, — эльф не соизволил поднять головы, но, видимо, почувствовал что-то, и потому продолжил, — провалы есть везде. Ты все равно ничего не сделаешь. К чему говорить?

— К тому, что где два — там и третий, — Станислав все-таки достал сигареты и теперь крутил в руках нераспечатанную пачку.

— Что происходит с теми местами, которые падают? Ну, с вашей стороны.

— Ничего, — Аэламэль, поняв, что человек от него просто так не отстанет, соскользнул вниз. Стрелка молодой травы текла за ним, расцветая полевыми цветами под каждый шаг. — Для нас они просто перестают существовать. Как будто их никогда не было. Пустота.

Он устроился рядом со Станиславом, проходя хлопнув его по запястью. Руку мгновенно прострелило болью от сработавшего оберега, да так, что Ленски выронил сигареты.

Пачка мгновенно исчезла под поднявшейся травой. Шарить в ней было бесполезно — в этом Стас уже убеждался.

— Аэламэль!

— Я предупреждал, — эльф невозмутимо приземлился на тот же остов. — Когда-то давно у нас была граница — четкая и ясная, такая, что навь нельзя было спутать с явью. Но существовать друг без друга они не могли, — Аэламэль улыбнулся, и Станислав отчетливо увидел слишком острые по человеческим меркам зубы.

— У вас были желания и много того, что вы так и не научились ценить, у нас — возможности исполнять и… жажда. Тогда появились договоры. Простые условия пересечения границ. Так родился обмен. Конечно, его условия нарушали множество раз, граница смещалась, но в сущности это не меняло ничего.

— А что сейчас? — в экскурсах в историю Станислав не нуждался, да и навьим мнением на миропорядок не интересовался. Этим пусть контактеры развлекаются.

— Сейчас… все проще. И сложнее. Границы больше нет, и наш мир льется в ваш, как молоко из прохудившегося кувшина. Повод для радости? Нет. Раньше миры были равны — на каждую крупинку нави существовала явь. А теперь явь почти исчезла, и скоро навь передерется за последние оставшиеся у вас искры.

— Невеселая перспектива, — Ленски хмыкнул. Для него слова Аэламеля означали лишь ширящиеся аномалии, усиливающуюся и потерявшую тормоза от голода нечисть.