Серинтайя. Вчера и завтра

Он вырастет, и костры будут для него забавой, а не страхом, и никто не доберётся до них, главное, что живы…

Утро принесло с собой голоса на улице, перекликания мальчишек, мычание коров, похрюкивание свиней. Малыш не просыпался, только перевернулся на другой бок, разнеживаясь под наброшенным одеялом, и мать, поколебавшись, всё же рискнула выйти. 

Из кухни пахло пирожками, вкусными домашними запахами готовящейся пищи. Домашними…  В Эленкарсе в доме отца ее баловали, суя младшенькой то печенье, то яблоко порумяней, в Халларде немногое изменилось: к услугам юной королевы были слуги, готовые исполнить любой каприз, но она всё равно нет-нет да и заглядывала в кухню, особенно когда носила сына… Илана прислонилась к стене, глотая непрошеные слезы.

Да что же это такое, словно оттаивать она начала, попав туда, откуда можно не убегать! То ночью разревелась, теперь вот с утра пораньше глаза на мокром месте!

–Чего коридор мочишь? – Выглянула из кухни Элизабет. – Иди-ка сюда. И нечего тут делать вид, будто ты из железа, Иллэ, не надо.

 

Послушно войдя, Илана села так, чтоб слышать происходящее в комнате. Элизабет продолжала хлопотать у плиты, помешивая в котелках и время от времени заглядывая под крышку попыхивающей паром сковороды. 

–Что внучек любит?

–Всё, – рассеянно откликнулась мать, – кашу будет, он не капризный. 

–Не капризный, значит… а ты?

Илана отрывисто рассмеялась.

–Халлард сгорел 27 плодопада, Лиза. Сейчас середина дожделива. Поверь, я разучилась выбирать пирожные на блюде!

–И зря, – спокойно ответила бывшая кормилица, – уж вас-то я побаловать всегда рада.

Значит, помнишь, да? Ты моя вдовая дочь, муж погиб на войне. Остается только придумать, чем ты там занималась, чтоб не придрались.

–Вышивала. Не знаю… одежду шила. Подойдет? 

–А сшить-то сможешь? – Прищурилась Элизабет.

–Смогу. – Точно так же прищурилась эльфийка. – Я помню все, чему меня когда-то учили. Только ведь мало смочь. Я понимаю, что вы не рассчитывали на еще двух едоков, а впереди зима.

Лиза воинственно вздернула подбородок.

–И что? Прокормимся, куском хлеба не попрекнем. 

–Мы ведь не на неделю пришли, и не на две, – мягко возразила бывшая воспитанница, – нам некуда идти, сама говорила. Что потом? На шее сидеть, у тебя, у мужа твоего?

В коридоре застучали босые пятки, раздался зов: «Мама-а-а!», и через секунду в кухню влетел перепуганный Рони. Увидев мать, он тут же уткнулся ей в колени.