Сказколожь

Сказколожь

Ольга Бакк

Сказколожь

Говорила матушка: "Не ходи за него замуж!"

Обеденное блюдо свистнуло возле уха Ивана и, врезавшись в стену, брызнуло разноцветными осколками.

- Марусенька, да бог с тобой! Чего ж, милая, злишься?

- Жизнь ты мне, ирод, испоганил!

Второе блюдо едва не снесло Ивану голову, да он ловко увернулся. Что блюдо! От меча, поди, труднее уклониться!

- Марусенька, сердце мое! Да что ж приключилось?

- Полы не помыты, еда не сготовлена, одёжа не стирана! А ты, негодный, спрашиваешь, что приключилось! Чем весь день занимался? Опять мечом махал?!

Марья метнулась к печи, да Иван выскочил за дверь, прежде чем скорая на расправу жёнка ухватила чугунок.

Выбежал Иван на резное крыльцо, за голову схватился. Доля его - долюшка горькая! Кто же может помочь в эдакой беде?

- Ты где это запропастился? Ну, погоди, найду я тебя!

Вздрогнул Иван. Жена голосила где-то рядом., миг один доберется до него! Бросился Иван опрометью в конюшню, раскопал припрятанный в ворохе сена меч-кладенец, скатерть самобранку, перекинул через плечо седло богатырское.

Опасливо выглянул во двор – где там жёнка? Тихо было кругом: куры копались в пыли, дремал под навесом конюший, издалека доносилась песня - бабы работали в поле. Жены не слыхать, не видать.

Выскочил Иван за ворота и припустил, что есть духу. Нешуточное дело нестись с такой поклажей. Но он же богатырь как-никак! Сдюжит!

Добежал до луга Иван, остановился, дух перевел. Бросил седло и сам растянулся рядом. Приволье благодатное! Над головой небо синее, птицы поют, ветер траву гладит, в сон клонит.

Передохнул Иван, достал волос конский, поджег и крикнул богатырским голосом: "Сивка-Бурка, вещий каурка! Стань передо мной, как лист перед травой!"

"Конь бежит. Земля дрожит", - вспомнилась Ивану. Бабка часто ему сказки сказывала, пока мал был. Про богатырского коня, да про доблесть богатырскую. "Эх, бабка, бабка, - вздохнул Иван, - знала бы ты как сказка былью оборачивается".

- Чего надобно, хошяин?

Глянул Иван на коня своего верного и глазам не поверил.

Старая кляча, понурив голову, еле стояла на дрожащих ногах. Обнял Иван Сивку и заплакал.

- Друг ты мой верный! Сколько же мы не виделись?

- Долгонько, хошяин мой! Что ш ты не шпоминал Сивку-Бурку швоего? Аль плохо он тебе шлушил?

- Да вспоминал, вспоминал! - гладил Иван друга верного по спутанной гриве. - Да Марья, как только оженились мы, взяла слово с меня, что не буду я по свету белому шастать.