Морозный посох

Морозный посох

Кузьмина Ольга

Морозный посох

Просыпаться Леший любил медленно, обстоятельно, со вкусом. Особливо зимой, когда вставать и вовсе без надобности: прислушался в сладкой дремоте, всё ли в лесу в порядке, и спи себе дальше. Но эта зима выдалась беспокойной. В спячку Леший с Лешачихой не залегли, потому и решили отпраздновать Новогодье, да с размахом, пригласив всю нечисть, кто зимой не спит.

Погуляли душевно. У стола чуть ножки не треснули от обжорного обилия. Печки, чтобы жарить-парить, в жилище Лешего, само-собой, не водилось.

Зато имелся волшебный бронзовый котёл — подарок заморского родича.

Котёл, не хуже скатерти-самобранки, поставлял любую снедь: хоть клюкву в меду, хоть ананасы в шампанском. Кто из гостей эти самые ананасы заказал, неизвестно, ни один не признался.

Ну, и медовуха из котла лилась рекой. Да что там рекой, морем-океаном разливалась, на дно затягивала. И всплыть поутру с того дна оказалось тяжко. Руки-ноги словно в пол вросли, глаза слиплись, в голове пусто и гулко.

В таком состоянии мышь рядом пробежит — всё равно что стадо оленей прогрохочет, а тут ещё гости неугомонные поднялись ни свет, ни заря!

— Где мой посох?

— Кто усох?

— Да чтоб у тебя язык усох, окаянный! Ох, Земля-матушка, роди меня обратно... Лихо мне, лихо...

— Не поминай, а то явится!

— Поднимите мне веки...

— Где мой посох, я спрашиваю?!

— Что вы орёте... — простонал Леший, с превеликим трудом разлепляя один глаз. — Не видите, я сплю.

— Ты у меня сейчас проснёшься!

От чувствительного пинка в бок Леший подскочил. Сел, очумело покачивая башкой. Над ним навис седой старик в парчовой шубе, вывернутой наизнанку. За спиной старика гримасничали зелёные рожи с выпученными совиными глазами. Леший разлепил второй глаз, но рожи не исчезли.

— Ох, Род-батюшка, неужто я до зелёных гоблинов допился?

— А чё сразу гоблины?! Чуть что, гоблины виноваты! — заголосили рожи.

Старик обернулся. Зелёные мигом исчезли под столом, только колыхнулась свисающая до пола скатерть.

— Где мой посох, ироды?! — плачуще возопил старик, угощая пинками всех, кто попадался под ногу.

Кряхтя и постанывая, гости поднимали всклокоченные головы. Главарь ватаги речных бесов-шуликунов оскалил щучьи зубы:

— Ну, ты, Морозко, кончай ураганить! Ежели мы все встанем, то ты ляжешь!

— Я Карачун! — старик воинственно встопорщил ещё вчера белоснежную, а сейчас всю в разноцветных подтёках бороду.