История о черном мотоциклетном шлеме

Плюс рассказы Сергея о работе были на порядок нуднее и непонятнее, чем рассказы Вани.

– И сам ты ближайшие дни ничего делать не сможешь? – перебил Иван.

Как все герои он умел верить на слово в те моменты, когда ничего не понимал.

– Я бы мог рискнуть, но не знаю, как отреагирует шлем, – пожал плечами брат, – все же, сотрясение мозга.

Ваня задумчиво выбивал пальцами дробь на мелодию "Весны в Буйнес-Айросе". Меня это раздражало, несмотря на нежную любовь к творчеству Астора Пьяццоллы.

– Шлему будет все равно, он железный, – предсказала я.

– А кто-то останется без остатков сотрясенного мозга.

– В твоих силах не допустить этого, – мило улыбнулся братишка.

– То, что ты сейчас делаешь, называется шантажом и порицается в приличном обществе, – отчитала Сергея я.

Не скажу, что безрезультатно – брат сделал вид, будто ему стало стыдно.

В палату вошла медсестра, держащая в руках жестяной контейнер с наполненными шприцами. Молодая женщина строго посмотрела на нас с Ваней, отчего мы смутились и, пообещав Сергею зайти завтра, вышли в холл больницы.

Как бы я ни возражала против структуры Бюро Добра, стоило признать, что их руководство заботится о своих подчиненных. Сотрудники ФБД получали многое: квартиры, прекрасно оборудованные больницы с лучшими врачами, путевки в отличнейшие детские лагеря отдыха для своих отпрысков и путевки в санатории для взрослых членов семейства, длинный оплачиваемый отпуск, плюс, возмещение затрат на дорогу к месту отдыха раз в два года.

Помимо прочего отдельной паутинкой тянулись бесконечные связи и "позвоночные" возможности, которыми неизбежно обрастал каждый сотрудник годам к 30.

Те, кто доживали до своего шестого полного юбилея, всегда напоминали мне сытых пауков, способных начать или прекратить войну в отдаленном государстве какого-нибудь тридесятого мира, если их кто-то очень вежливо об этом попросит лишь парой звонков старым знакомым.

Мы вышли во двор. Охранник дружелюбно кивнул на прощанье. Ему не нужны были пропуска, он прекрасно помнил в лицо всех, кого сверху сочли достойным посещения больницы.

Я ему приветливо улыбнулась, Ванька шутливо отдал честь, хотя был одет в гражданское. Как и все, кто никогда не носил форму ежедневно, он не понимал всей ее символики и пафоса. Мой отец никогда бы не позволил себе такой вольности. Как, впрочем, и брат.

Мы едва спустились через проходную, как к нам с разных сторон подошли две девушки. Обе легкие и пластичные, в них было какое-то внешнее сходство, которое мне не удавалось уловить.