Бюро с Косой

Он сопротивлялась лет тридцать, у подростков уже появились дети. Да и сами они перестали быть подростками, а потом бабка просто уверовала в то, что лучше-то прозвища ей никто к имени дать бы и не смог и это ж, вечная память о муже. Так и повелела себя звать.

Бабка была древней, заскорузлой, одряхлевающей, словно бы сбрасывающей с себя шкуру ежедневно, но без способности скинуть отслоённое прочь. Вредной была. Катастрофически. Если бы геморройной шишке можно было бы давать имя в чью-то честь, то Ниюркой назвалась бы Его шишечка, ещё не сильно беспокоящая к его возрасту, но время от времени распугивающая его корпоративный дух, вырабатываемый в сидячем офисном кресле-стуле-троне.

Ниюрка имела своё собственное очень крутое, отличное от всех мнение и её преследовало уверование, что пока она жива, других мнений быть не может и не должно.

Пока она жива. Он дошёл до той стадии, что мог в мыслях пожелать собственной бабушке скорейшего скоропостижного окончания пресловутого времяувядания в её неплохом по сей день двухэтажном особнячке.

Не сказать, что он часто её видел, но пару раз в год бабка зазывала к себе всех родственников и обязательно выстраивала шкалы достоинств, по которым её особнячок перейдёт к самому заслуживающему.

И каждый раз кандидат из трёх братьев был один. И каждый раз разный.

Но такого, чтобы всем по трети, не предусматривалось.

Они между собой договорились, что поделят по чести.

Когда мысли о приближении Ниюрки к Юрке посещали его первые разы, он даже пытался извратить своей мужской мозговой защитой их суть и перебрасывал это всё, опять же в мыслях, в виде вины на жену. Дескать, это Он так думает, потому что ей дискомфортно находиться в обществе Ниюрки и детям и как бы от обузы поскорее избавиться.

Потом принял Он, что это всё же его мысли. А теперь снова начал думать о дискомфорте жены и детей, поскольку они решили поехать с ним целостной семьёй, а в Глубине не оказалось ни одного пустующего дома, какой можно бы снять и ни одного другого старика, кто готов был бы сдать этаж в аренду, поскольку особняком владела только Ниюрка.

Либо к Ниюрке, либо к мужичью в антисанитарию.