Геммы: Сингония

Дальше, в воде, там кто-то стоял. Кто-то совсем маленький, стоял, и волны толкали его со всех сторон, пытаясь повалить на колени, захлестнуть с головой. А вокруг… на поверхности волн безжизненно лежали какие-то рыбины, ими двигала только вода, но не они сами. Большие рыбины, с человеческий рост. С руками и ногами, с юбками и в рубахах, со светлыми и темными волосами, что треплет прибой... Не рыбины. Люди. Все они лежали в прибое лицами вниз, головой к ртутному горизонту.

Все, но только не тот мальчик.

Отец и Антон растянули сеть, приближаясь к линии прибоя. Они хотят поймать его? Этого ребенка?

Тут отец обернулся и увидел ее. Он закричал:

— Назад! Прячься!

Рина попятилась, сделала только один неверный шаг, но обрыв уже посыпался, поплыл под ее ногами, и она заскользила по песку и гальке вниз.

Мальчик, до того неподвижно смотревший на волны, тоже повернул голову. Светлые пряди захлестнули его бледное лицо.

Рина, запутавшаяся в юбках на кринолине, ободравшая ладони даже сквозь перчатки, замерла, не сводя взгляда с его тощей фигурки в развевающихся на соленом ветру пепельных лохмотьях.

И чужой голос в ее голове вдруг спросил:

«Кто ты?»

ДЕЛО №1: СЧАСТЬЕ, КАК ЖАР-ПТИЦА I

Непостижимо само бытие Серафимов.

Однако ведома им любовь не лишь духовная, но и мирская.

Называю себя сыном Крылатых Мудрецов не с гордыней,

но со смирением.

проводить тебя, и тебя, и родителей твоих, и детей

твоих сквозь сотни лет молчания.

Великим Благословенным именем не наречен я, но обречен.

И Свет Крадущим ведома любовь, и плоды любви сей не обречены,

а наречены Великим Проклятым именем.

И грезит каждый из оных о сотнях лет слепоты.

«Наставления Диаманта»

Сквозь частые перекрестья узких окон Архива свет проскальзывал будто бочком, стараясь не касаться высоких тонкокостных стеллажей, шатких стоп пергаментов и груд свитков.

Луч перешагнул через выдающего немелодичные носовые рулады Хранителя, рассеяно погладил по лысеющей голове Рустикса, который тайком размазывал козявку по корешку фолианта четырнадцатого века, и на цыпочках подобрался к кудрявому светловолосому пареньку лет восемнадцати, младшему из троих работников Архива. Тот совершенствовался в тонком искусстве сна с открытыми глазами.