Бастард Ивана Грозного - 1

В берлоге для Саньки было прохладно, но рядом с подмышкой «мамы» он к прохладе быстро привык, и не воспринимал её, как дискомфорт, тем более, что, когда стал ползать, нашёл кусок овчины, в котором его запихнули в берлогу. Санька осознал и это, вспомнив всё, что произошло во время короткого пребывания среди людей.

С одной стороны, он переживал, что возродился лохматым уродцем, и его отлучили от людей, а с другой стороны, Санька ведь был не обычным человеком, и как бы он мог проявить себя среди людей? Пузыри бы пускал до двух лет и ходил под себя? А говорить? Он не знал, когда дети начинают говорить, а хотел говорить прямо сейчас, и говорил!

Да… Брательник научился материться… У него так чётко стало получаться слово на букву «б», что Санька не мог удержаться от смеха.

Сам он уже старался это слово не произносить, а медвежонку понравилось. Ещё молочный брат выучил слова: жрать, спать и… ещё одно в рифму к первым двум. Впрочем, этим только детишки и занимались под боком мамы-медведицы.

Брательник был отличным тренажёром и не обижался на отработку на нём братом боксёрских двоек и троек руками по телу, а возня с медвежонком, натаскивала Александра в борцовской технике. Сам Александр никогда ни боксом, ни борьбой не занимался, но хотел. Особенно в девяностых. А тут… Живой спарринг-партнёр и куча времени.

Вставать Сашка ещё не вставал, но ползал очень быстро. Примерно в три месяца он сел на колени и впервые завалил брательника на спину.

Зажурчали ручьи и сквозь корни упавшего дерева стали пробиваться тонкие лучики солнца.

Санька несколько раз выбирался наружу, но быстро замерзал и возвращался под мамкину подмышку.

На улице под зимним солнцем он рассмотрел себя и признал, что про таких волосатых детей, каким был сам, он никогда не слышал. Главное, что на лице волос пока нет, а для жизни среди зверей и так сойдёт, подумал он, и успокоился.

В схватках человеческий детёныш доминировал за счёт своей смекалки и ловкости, поэтому молока на двоих у медведицы не хватало.

Санька старался так заиграть Умку, что тот забывал о мамкиной сиське и вспоминал про неё, когда Санька первый впивался в сосок зубами. А уж если он впивался, то оторвать пальцы, вцепившиеся в шерсть, было уже невозможно. Что Умка с Санькой только не делал. Но кусать он его уже побаивался, потому что Санькина расправа была короткой и жестокой. Но высасывать всё молоко Санька стеснялся, делясь им с братом.