Некромант и такса

По юношескому легкомыслию могло быть так, что меня предупреждали, но я пропустил предостережение мимо ушей. На службу братству меня призвали почти через пятнадцать лет после того, как я произнес слова той пафосной, похожей на плохие стихи клятвы и приложил надрезанный палец с каплей крови к общему камню.

Никогда не делайте так те, кто прочтет мои тетради. Если у вас есть хоть капля колдовства в крови, никому ее не показывайте и никому о ней не говорите. Здесь нечем гордиться, даром нельзя хвастаться.

О нем вообще лучше не знать, и не дай бог узнают другие. В Аннидоре две трети членов братства погибли в одночасье прямо в городской ратуше. Люди они были солидные, состояли в городском совете. В тот день после полудня отцы города собрались вместе и держали совет, что делать перед опасностью наступающего мора, а, когда между ними обнаружился первый больной, городская стража закрыла ратушу на карантин, согласно городским советом же изданному распоряжению. Итог оказался печален, через трое суток в ратуше не осталось никого живого, и настала необходимость латать дыры в составе как братства, так и совета.

Совет, разумеется, справился без моего участия, делить и распределять по карманам городскую казну меня не пригласили. Что до братства, оно поскребло по старым кладовкам со списками и обнаружило там меня. Живого, здорового, и даже не такого уж бесполезного, как я сам и другие братья до сих пор считали. Я бы, конечно, предпочел заседать в городском совете, но кто ж позовет.

А у братства полно черной пачкотной работки, на которую нет добровольно откликнувшихся.

Почему так случилось, что братство вымерло чуть не поголовно и сразу, в Аннидоре по сей день много кривотолков. Одни говорят, будто колдуны братства ценой своих жизней выкупили город, дав мору отпор – ведь действительно смертей сразу стало значительно меньше. Другие – что мор приходил как раз по души колдунов и по грехи городского начальства, и, если б не они, Аннидор не потерял бы вместе с грешниками добрую половину ни в чем не повинного населения.

Я тогда не стал спрашивать умерших ни о причинах мора, ни почему их выбрала смерть. Я в тот первый день, когда меня призвали на службу братству, даже не знал, как их и спрашивать, несмотря на то, что в первые дни посмертия это легко. Все, что чувствовал тогда — могу что-то такое, и что мне страшно это делать, потому что от этого мороз по коже и долго непроходящий холод на душе.