Буди ми друг

Не хотелось Любаве, чтоб верный Бурка копытами грязь месил, в болотах голову сложил. Не желала и свечи жечь, и невесть как круги объезжать. Вот же – тропка есть. Ею и следует.

   Ближе дубрава казалась не такой могучей. Вековые, в дюжину обхватов дубы разевали дуплистые рты, корчились ветками, шелушились корой. У берега вода была совсем темная, в ней двумя рядами – сам и отражением – стоял камыш. Тропка раздвигала его и пропадала вовсе.

   Княжна побрела среди великанских дубов.

Похожие росли в Трое на Сорочинских горах, и в Голосеево, и на Зверинце, и Девичь-горе, но таких старых и трухлявых Любава еще не видела. А может сказка всё это, про то, как богатырь Судимир с паляницей Забавушкой во времена давние, незапамятные, загнали Кащея на Ковпыт и князь заключил с окаянным договор? Но вот же он, на свитке бумажном, печатью скрепленном, у Любавы в котомке припасен, для предъявления.

   Под ногами шелестели сухие листья, закрывшие собой траву.

Любава подняла с земли желудь. Он был размером с кулак. Так вот чем небось Кащей в супостатов кидается!

   Она услышала шорох из дупла дуба, что стоял чуть осторонь других и был мертв. В него попала молния, ветки сгорели, и лишь обугленный сверху остов ждал, пока сгниет и развалится. Любава подошла к дуплу, взялась за его край и подтянулась, чтобы заглянуть.

 – На! – получила лаптем в лицо.

   Отпав от дерева ничком, не вытирая кровь, Любава вскочила, подобрала валявшийся рядом обломанный сук и стала долбить им в дупло.

Оттуда закричал человек:

 – Не надо! 

   Но Любава продолжала бить, а потом запустила вглубь руку и вытащила наружу тщедушного парня в рваной одеже. Он закрывался руками, опасаясь еще ударов.

 – Ты кто? – Любава занесла над его головой сук.

 – Древолазец! От Кащей хоронюсь!

 – Не Кащей, а я тя похороню.

 – Не замай! – он скукожился, поджав ноги.

   Княжна провела ладонью по своему лицу, размазывая красное.

Поглядела на сорочку:

 – Хорошо хоть на ней не видно.

   Достала платочек вышитый, вытерла кровушку из носа текучую. Потрогала губу распухшую. Толкнула древолазца:

 – Не бось, не трону.

  Он как-то шибко поднялся. Маленький, под горшок стриженый, худой, про таких говорят – сам худ, голова с пуд. Тёр побитые бока:

 – Ох, что ж я маленьким не сдох...