Талисман Торгейля

Я потянулся к тесёмкам на его шее и несколько ударов сердца разглядывал утяжелявшие их предметы. Нательный крестик. Ладанка. Ромбик можжевельника с выжженным крестом. Сосудик ароматного масла. Если это всё богатство монаха – то, право, здесь свершилось убийство!

Я посмотрел на Каима. На того, кто был обязан трижды, четырежды умереть, но который всё ещё таил искру жизни.

Помедлив – не хотелось мараться кровью – я ощупал его запястья. Ничего. Только тёплая древесина псалтериума коснулась кожи. Притороченная к поясу сумка для подаяний не привлекла моего внимания.

Монах не доверит ей своё сокровище.

Я пошарил под его коленями. Что-то захолодило мне пальцы.

Юноша застонал. Торопясь, я перевернул изувеченное тело на живот. Нащупал хитро завязанную нить под правым коленом. Потянул – и на моей ладони замерцало кольцо. Змей, глодающий свой хвост. От прикосновения к нему меня на миг окатило теплом… будто на плечи накинули одну из тех шуб, что привозят русы.

Я повесил добычу на шею и распрямился.

Дешёвые безделушки хрустнули под ногами. Сладостная опустошённость размягчила моё тело. Талисман действовал. Я чувствовал это так же верно, как зловоние вспоротого живота Каима.

С башни Христа донёсся гул колокола. Страже пора запирать крепостные ворота, горожанам – тушить светильники, торговому люду – закрывать лавки и харчевни.

Но зов колокола теперь не для меня. Отныне на всём свете мне не было равных.

Стон оборвался. Каим открыл глаза. Я мог бы поклясться гробом Господним, что его перебитый нос вновь стал тонким и правильным, а разбитые губы – чёткими! Кровь уже не текла из несметных ран.

Но, поглаживая через рубаху свернувшегося змея, я был уверен, что Каиму больше не встать на ноги. Источник его вечной жизни теперь принадлежал мне.

Юноша напрягся, будто прислушиваясь к току крови в моих жилах.

– Кто здесь? – захрипел он, приподнимаясь на локте и садясь.

Хмель ударил мне в голову. Запах смокв защекотал ноздри сквозь уличный смрад. И, вместо того чтобы уйти, я снял кольцо-невидимку с пальца.

Моё появление повергло бы ниц любого на этой земле. Но проклятый ребёнок с глазами Мафусаила только поморщился, выплёвывая выбитый зуб.

– Кольцо Торгейля? – и, не дожидаясь моего кивка, продолжил с лёгким акцентом. – Слыхал я о таких. Говорят, они воды боятся. В дождь просто серебряной бирюлькой становятся… – Он скривился, ощупав языком зубы. – У тебя такое же, сын мой?

– Хуже, отец, – неожиданно сознался я.