Талисман Торгейля

Талисман Торгейля

Ксения Нели

Талисман Торгейля

Над башнями Каффы сгущаются сумерки. В глубине контрадо[1] затихает гомон. За глухими ставнями теплятся светильники. Горожане готовятся ко сну.

Но не все. Не все…

Талисман Торгейля хранит меня. Невидимкой крадусь я от дома к дому, сторонясь шумных ватаг и пугая одиноких прохожих скрипом подошв и всхлипами старческого дыхания. Одни, никого не увидев, крестятся и судорожно хватаются за образки. Другие тянутся к рукоятям мечей или потайным кинжалам.

Тогда я останавливаюсь и даю гудящим ногам покой. Беготня по городу давно уже не для меня. Переведя дух, я, как дряхлый пёс, продолжаю выискивать понятные только мне знаки, не допуская мысли, что опоздал, проморгал, потерял…

Ещё остановка. Ещё передышка. Стена дикого камня делится украденным за день теплом. Нежась в нём, я медлю нырять в зябкость вечерней улицы.

На драку я наткнулся за пять домов до границы контрадо. Пламя факелов лизало неровные стены. Множились отсветы, плодились тени.

Крыльями стервятников вздымались три плаща. Одинокий путник, по нужде или глупости забрёдший в затхлый тупик, уже не сопротивлялся.

Я перевёл дыхание. Сердце моё заныло, зашуршали сушёные смоквы в полотняном мешочке.

Трое убивали одного. Поднимались и опускались руки, сверкали клинки. Бравые молодцы! Им и дня на разграбление города достанет. Славна Каффа! Славен Антонио Леркаро![2]

Где-то звонит колокол. Ночной дозор печатает шаг.

– Всё, кончай! – слышится хриплый приказ.

Костоломы вынимают из стены факелы и нетопырями растворяются в темноте. Они исчезли, но запах их ещё держится в воздухе. Кислый запах старой одежды, пота и дешёвого вина – запах фондуков[3], где они проводят дни и ночи.

Я подошёл к распростёртому телу, не решаясь стать видимым.

Молод, до невозможности молод был этот монах в запылённой ризе. И я знал его имя. Каим. Каим из Кордобы. Им он был почти двести лет назад, им остался и сейчас. Я знал его лицо. Тонкие губы, нос горбинкой, алая родинка под левым глазом – как поцелуй ангела…

Ошибиться невозможно.

Хоть мы никогда не встречались, это лицо снилось мне ночами и мерещилось наяву все семьдесят прожитых лет. Я знал каждую его черточку, как свои шрамы.

Каим.

Каим из Кордобы.

Слуга Торгейля.

Сев на корточки, я приподнял его голову. Когда-то юноша был прекрасен. Сейчас обломки костей прорвали монашеское одеяние. Оба виска чернели проломами, горло рассёк кровящий полумесяц.