Жена оленя

Кое-где замшелые валуны покрывали колдунам лишь ведомые значки, рисунки людей и животных, выбитые или выцарапанные и заполненные красной охрой.

Молодой охотник двинулся к дальнему концу поляны, где темнела масса самой большой и причудливой скалы. Вот над ней точно поработали люди — изначально скала, вероятно, лишь напоминала фигуру женщины, но после того, как её кое-где обтесали, грубо вырезали в камне черты лица, раскрасили белой глиной, углём, красной и жёлтой охрой, она стала выглядеть огромной и страшной сидящей старухой.

У подножья валуна лежали приношения — шкурки пушных зверей, одежда, медное и каменное оружие. А чуть поодаль воткнут был в землю толстый, потемневший от дождя и ветра шест с нанизанными на него медвежьими черепами.

Как и велел ему колдун Арп, снял Иркё кожаные свои одежды: куртку, и ноговицы, и обмотки, и проложенные соломой мокасины. Положил рядом с одеждой копьё, лук, медный кинжал. Совсем нагим и беззащитным остался перед страшной старухой.

— Маар-ми, Золотая бабушка, мать мира и всех богов, пожалей и прими меня! — начал он моление.

— Видишь ты мою нужду, дай мне послабление в ней! Обрати тело моё, чтобы смог я остаться с ненаглядной своей Нейде!

В колыхающихся лохмотьях леденящего тумана чудилось, что оживает каменная старуха. Чудовищное лицо, покрытое засохшими бурыми пятнами крови, которой мазали её паломники, обретало подвижность, а тело шевелилось и подрагивало.

Но куда-то исчез страх Иркё, погрузился он в невнятную полудрёму, не ощущая, как утекает время — словно плыл по тёмной тяжёлой воде, навсегда запертый в одном и том же мгновении.

И уже не на священной поляне среди страшных валунов стоял он, а где-то в мире ином… может быть, верхнем, где боги и почтенные предки… или же в нижнем, где вредоносные духи. И восседала перед ним Золотая старуха, огромная и живая — куда живее его самого, глядя на него сурово и недоверчиво. А он всё молил её о чуде:

— Снизойди, Маар-ми, до малого меня, дай утешение в моей беде!..

Долго-долго стоял он в жутком месте, утопая в тумане, не ощущая промозглой его сырости и собственной усталости.

И вот, когда туман сделался совсем уж густым, выступил из него величественный олень-четырёхлеток, да такой, какого в этих краях не видывали — белоснежный, с роскошной короной ветвистых рогов. Всхрапнул, ударил копытом и мигом исчез в лесу.

Тут же, словно по волшебству, рассеялся туман, заблестела под неярким осенним солнцем заводь, заплясали на замшелых валунах блики.