Таёжный острожек

Вернулся и покачал головой.

Потап поднял своих и повёл дальше.

Вокруг зеленел лес середины лета, пели птицы, назойливо гудели комары. Дальше на Полдень, куда ходили мужики, всё чаще лес оказывался сплошным сосновым бором, но здесь, ближе к реке, росли милые потапову сердцу берёза и ольха. Он уже думал, что можно было бы, коли дела бойко пойдут в фактории с инородцами, то и возле острожка домик поставить и поле на лугу распахать. Гаврила Евгенич уж не откажет, да вот сейчас, видно, и не сможет уже.

Хотя даже с косогора, куда бегал Касымка, не было понятно, как дела в острожке состоят, был виден лишь дым, который ветер сносил в сторону, откуда пришёл потапов отряд.

Когда месяц назад ушли отсюда – всё было целым, и всё жило. Мужики удили рыбу, Гаврила Евгеньич принимал у себя тунгусского князьца Амая, тот обещался оставить в знак доброй воли сынишку в услужении. Ещё ожидали возвращения Андрея Перфильева, то ли дьяка, то ли беглого, что выдавал себя за такого. Он пришёл во главе десятка угрюмых головорезов, держался себе на уме.

Показывал грамоту от самого князя Черкасского, что мол надо ему оказывать содействие, ибо дело его не нажива, а государственная нужда. Что именно за дело, никто особо не понял, вроде как направлен он был на исследования этой земли. Но опять же – с его слов, объясачивать он не собирался никого, его золото и знания интересовали. Что за знания – сам не разъяснял, да почти никто и не спрашивал.

Вот он ушёл на Полночь, но сказал, что это всего–лишь разведка, он посмотрит да вернётся обратно.

А уж после должен был состояться его разговор с Гаврилой Евгеньичем, чтобы выделить ему людей и припасов, чтобы дальше двигаться можно было. Но этот Перфильев сказал, что сначала надо понять, есть ли что–то там в сторону Полуночи – сроку дал половину месяца туда и половину обратно.

Потап шёл по лесу, постоянно прислушиваясь к звукам вокруг – нет ли конского топота, нет ли хруста ветвей? Может, спешит в их сторону кто, кому помощь нужна, али от кого оборониться нужно будет? Но нет, лишь шелест деревьев и пение птиц – лес словно бы не замечал того, что случилось на излучине.

Когда они спустились с косогора в распадок, ветер стих, и стало нестерпимо душно – будто в парной очутились. Гнус мигом облепил их, своим гулом заглушив остальные звуки. Солнце нестерпимо палило, что мужики остановились передохнуть и испить воды из ручья, что тёк по дну распадка.