Принцесса со скрипкой

Другие, скромно примостившиеся в дальнем уголке, были проще, обыденнее, и в то же время милее и понятнее: рыженькая девушка с букетом ромашек, конёк-горбунок с Иванушкой, девочки с прозрачными крылышками за спиной – очевидно, феи.

– Это я рисовала, – подтвердила его догадку Эля, – ещё в школе, и сразу после. А то – Вадик. Он у меня настоящий художник, у него выставки, поклонники, его картины покупают. Здесь рисунки, вроде эскизов, а дома и в галереях – настоящие картины.

– А сейчас вы рисуете?

– Сейчас – нет, – она замолчала, словно сбилась с мысли, по её лицу промелькнула тень, или ему показалось?

– Но почему? Ведь у вас явно есть способности!

– Я вас прошу, Николай… Способности! Они есть у всех, а талант – у единиц, как у моего Вадика! Эти эскизы, это так, мелочи.

Вы бы подлинники картин видели, на полотнах! Никогда на его выставках не были? Художник Вадим Светозарский, это у него псевдоним такой!

– Я давно на выставки не хожу, – почему-то это признание расстроило Захарьева, – а что касается способностей, то у меня, например, их нет совсем.

Я даже внуку толком ни машинку, ни котика нарисовать не могу – какие-то каляки-маляки получаются!

– Ну и что? Наверняка у вас другие есть способности, стихи писать, например!

– Стихи… то давно было, в студенчестве. И рассказики писал, в многотиражке печатался. И на сцене немного играл… – Николай Васильевич смущённо улыбнулся.

– О, вот видите! Я же говорила! Вот у вас были способности, но вы не стали ни писателем, ни артистом! А если бы это был талант, то стали бы.

Вот Вадик со своим талантом пробился, его знают, его картины покупают! А вы где играли, на какой сцене?

– Да особо ни на какой… У нас был коллектив такой, вроде как самодеятельный, но довольно сильный. Мы по заводам ездили, по воинским частям, в городском Доме Культуры выступали. Первое отделение – для партийного руководства: о революции, о партии, о комсомоле. А вторая часть – миниатюры. Юморные в основном, но и серьёзные бывали.

А однажды очень глубокий спектакль поставили, антивоенный, но… настоящий, что ли. Я там изображал такое божество войны, которое требует всё новых жертв. Оно взывает что-то вроде: «Отдай мне своих юношей, мне нужны их нервы и мускулы, жилы и кровь! Они умрут ради меня и возьмут с собой миллионы других юношей…» При этом я стоял в левом углу тёмной сцены, а в правом находилась девушка, изображавшая на контрасте со мной всё доброе и светлое – мир, семью, не помню уже.