О любви

Он готов был часами на них смотреть, в них нырять и погружаться всем своим существом.

Он видел, как легким взмахом своих тонких пальчиков она отодвигает в сторону воздушный локон светлых волос, каждый раз падающих ей на лоб. А как волновала его ее загадочная улыбка, ее ломкие блестящие губы, живущие своей отдельной жизнью от всего остального. И щечки с гладкой матовой кожей, подернутой слабым нежным румянцем.

Но почему же он, такой невнимательный, не разглядел раньше цвет ее глаз и теперь не знал, какие они – карие, голубые, зеленые? А ведь они были первые, которые его в ней покорили.

Почему не помнил он и цвет ее волос, знал только, что они светлые, как у всех блондинок, но ведь у светлого столько разных оттенков. И спроси его, в какой кофточке она была в тот или иной день, какой жакет носила, какая цепочка с кулоном висела на ее тонкой лебединой шее, он, конечно, не мог бы сказать. Наверно, это потому, что по мужскому обыкновению он воспринимал ее целиком, всю, сразу и не различал отдельных деталей. Его внимание больше привлекали движения ее рук, губ, глаз, поворот головы, пожатие плеч. А больше всего он наслаждался звучанием ее голоса, глубокого, идущего откуда-то изнутри, из сердца.

Нет, вообще-то, она не была красавицей, какие манят нас со страниц глянцевых журналов и рекламных клипов, ей не была дана та неземная божественная красота, которая воспета Петраркой и Бодлером, Есениным и Щипачевым. Нет, она не была красива, она была – прекрасна. Он любовался ею, восторгался, не мог оторвать от нее взгляд.

Ему нравилось, как она говорит, ходит, пьет чай, откусывает печенье, как одевает очки для чтения. И особенно он был без ума от ее улыбки. Она возносила его на небеса, и он долго там висел, ослепленный ею и совершенно счастливый.

И разве мог он забыть тот невинный детский поцелуй в щеку, которым она вдруг одарила его в своей машине. Он потом много раз гладил это место на щеке и целовал пальцы, которые его касались. А еще навек запечатлелось в нем то случайное нечаянное касание их рук под столом в ресторане, когда он вдруг почувствовал небывалую фантастическую искру (или огонек пламени), которая на мгновение пробежала между ними.

Как же это было здорово, как восхитительно, как изумительно!

А ведь она даже не была в его вкусе. Он всегда носил под ребром у сердца портрет своей мамы, и ему нравились лишь похожие на нее маленькие черноглазки-брюнетки. А она была совсем другая – тонкая, стройная, высокая.