Прототип

Невозмутимый, словно он – хозяин этого дома. Макар нежно взял любимца, привычным движением открыл клетку, отправил туда мышонка и снова накрыл ее куполом.

– Кхм.

За спиной послышался чей-то кашель. Макар повернулся на пятках, и визоры сами упали ему на нос. Емельянов, собственной персоной. Как всегда, в своем дурацком сером кителе. Одновременно сливается с темнотой ночи и будто вырезан по своим очертаниям, как телекартинка со сбитой настройкой контрастности. Подтянутый. Руки за спиной. Старается держать лицо, быть максимально отстраненным.

– Уже с утра не даешь нам расслабиться.

– Мне казалось, вы любите ранние подъемы.

Им обоим явно было неловко от этого разговора.

– Пришло сообщение о запрещенной форме жизни.

– Возможно, это я.

Ни тени улыбки на его лице. Неловкая тишина. Напряжение в воздухе.

– Система сбоит. Больше такого не повторится.

– Пожалуйста, я очень не хочу высылать к тебе группу чистильщиков.

– Не придется, обещаю.

Еле заметно Емельянов кивает. И растворяется в воздухе, как еще один кошмарный фантом этой ночи.

Облегченно выдохнув, Макар снял визоры и подошел к окну. Одернул плотную серую занавеску. Сквозь мутное стекло едва можно было разобрать мрачные очертания старого города: полуразрушенные дома, голые деревья, тусклое зарево солнца над ними. Макар прислонился лбом к стеклу, и визоры больно впились ему в лоб.

Простояв так несколько секунд, Макар снова снял защитный купол с клетки. Мышонок невозмутимо грыз печеньку.

– Засранец, погубишь нас обоих.

– Мне кажется, ты опять опаздываешь. – Нежный, но звонкий голос неожиданно громко звучит в пустоте комнаты за его спиной.

– Который час?

– Семь часов сорок семь минут. Ближайший поезд будет через двадцать три минуты, – покорно отзывается она, – тебе нужно торопиться, чтобы успеть на поезд, – ее голос звучит умиротворенно, без лишних эмоций, контрастируя с его резким тоном. – Пожалуйста, надень их.

Он не отвечает. Надевает визоры и переводит взгляд на окно. Стекло перестало быть мутным, теперь оно прозрачно-чистое. Ни намека на серые дома и голые деревья. Вместо них – яркое солнце и чистейшее голубое небо, не свойственное Москве. Между башнями домов светло-песчаного цвета мчится сверкающий в лучах солнца скоростной поезд. Совсем без звука. Город вообще потерял все свое техническое дыхание, будто кто-то включил бесшумный режим. На месте защитного купола с клеткой на подоконнике красуется нарочито зеленый фикус в кадке.