Идентификация лукраедки

А если изменяет – да ещё с каким-нибудь лукраедкой? Если с лукраедкой, то побалуется – и вернётся. Как можно выстраивать с лукраедкой сколь-нибудь серьёзные отношения? Значит, всё же сентябрь? Если в Москве, то сентябрь. А если мы в Сочи? Или в Ницце какой-нибудь? Или чёрт занёс меня в Куршевель?

Нет, это не Куршевель. И точно не Лондон. Это не Куршевель и не Лондон, и не Сардиния, и не Флорида. А других мест они просто не знают. Женева? Вена? Париж? Марбелья? Всё это мелковато для таких людей. А где ещё в таком количестве водятся такие люди? Ну, думай, думай!

Слишком много тут эндемичных, прямо-таки автохтонно эндемичных лукраедок, которым противопоказано пребывание за пределами их естественного ареала обитания.

Поэтому считаем, что больше всех шансов пересечь ленточку первой пока имеет Москва. Питер чуть отстаёт. Но вот – внимание! – его нагоняет разумный компромисс между ними в виде Бологово! Да, это Бологое, даю свои кандалы на отсечение! Какой спурт!

Но уточним на всякий случай у Крокодайло – уж ему-то всё по долгу службы знать положено! Крокодайло, дружище, куда меня на этот раз занесло – туда же, небось, куда и в прошлый? И напомни-ка ты мне ещё, братец Крокодайло, кто я таков.

Ладно, долго думаешь, я и без тебя знаю, вот это-то как раз я и без всяких там Крокодайл помню.

Ох я, гой еси – и не добрый я, да и уж не мо?лодец. Я – недобрый немо?лодец – не проникся, не свыкся, не внял ни намёкам как будто бы дружеским, ни советам угрюмо настойчивым, ни угрозам уж совсем недвусмысленным.

Итог закономерен: теперь придётся жить с цепочкой на ноге и парой лукраедок – злым и добрым – на шее – или бежать отсюда, что представляется задачей не тривиальной. Да, влип, Нострадамус новоявленный, по самый гиппокамп.

Но Ты, наделивший меня пророческим даром, ну хоть Ты напророчь мне что-нибудь про меня самого! Я решительно не вижу себя в послезавтрашних дне и ночи, через год, через десять лет, ну разве что через столетие – и то в виде памятника. Памятников. Памятников и мощей – по ракам да реликвариям.

И сувениров, конечно.

– Что это там за звуки – там, на воле?

«Бордюр меняют».

– На поребрик, что ли? Хрустальный ставят, небось?

«Малахитовый».

«Да нет, гранитный вроде».

Нет у этого лукраедки в соображалке ни грамма поэзии – при всей его положительности, – и нет у него в воображалке ни грамма фантазии. И конечно, это не Бологое. Это южнее. Сан-Марьино?

– Дайте карандаш и бумагу.

«Не велено, можно пораниться».