Почему я это сделала?

– Ты куда-то собираешься в таком виде? – Ирина Игоревна оглядывает меня с ног до головы и слегка поджимает губы.

– Да нет, – отвечаю. – Домой сейчас…

– Угу, – кивает она. – Правильно.

Завидует, не иначе. Лучше бы мастер-класс попросила.

– Как у Майи? – спрашиваю я.

– Описалась опять днём, – отвечает Ирина Игоревна и кивает запыхавшейся мамочке, к которой с порога кидается заждавшееся чадо. – Здравствуйте! Сашенька сегодня – молодец, всё скушал.

Мамочка начинает выражать бурный восторг, обещая чаду мультики вечером, а Ирина Игоревна снова смотрит на меня:

– Ты поговори с мамой, я бы к врачу сводила её, педиатр участковый пусть направит куда.

Может, почки надо посмотреть…

– Все дети писаются, – отвечаю я.

– Но в таком возрасте на это уже надо обращать внимание. Я, если встречу твою маму, сама ей скажу.

«Ага, конечно, встретите вы её! Если только с утра у пивного ларька вам что-то понадобится!» – думаю я и говорю:

– Я тоже долго писалась, но ничего, выросла.

Ирина Игоревна снова поджимает губы.

Майя берёт меня за руку и тянет к двери. «Пока-пока!» – машет она с порога. Ирина Игоревна расплывается в улыбке. Мы прощаемся.

«Никакая Майка не больная. Ну и что, что скоро пять? Все дети писаются».

* * *

Мамы дома не оказалось. К тёть Лене ушла, не иначе. Плохо: трезвой оттуда она не придёт. Ещё и не ела ничего: пельмени лежат не тронутые со вчерашнего вечера. Я иду на кухню и ставлю сковороду на плиту: надо доедать, чтобы не испортились. Что бы с нами вообще было, если бы отец не давал денег?

«Да что он может, кроме денег, папаша-то твой? – в голове звучит мамин голос.

 – Где он, скажи мне? Куда упорхнул? Ты хоть имя-то его помнишь?»

Помню. А вот куда упорхнул, не знаю. Он приезжает раз в месяц, а потом… Просто пропадает. Не звонит вообще никогда. Соцсетей не ведёт. Его словно нет в этом мире. Он рождается на рассвете и умирает на закате одного и того же дня. Дня, когда привозит нам деньги.

«Как в школе? Как экзамены?» – спрашивает он из раза в раз не зависимо от погоды и времени года.

Так и хочется крикнуть: «Алё, гараж, ты чего? Летние каникулы, какая учёба?» А потом рассмеяться: «Шучу, до каникул ещё вечность, и это просто кошмар!»

Может, и он улыбнётся. Вот, чего я точно не помню, так это его улыбку.

Мама говорит, он ушёл от нас, когда мне было два года. Ушёл, и больше она никогда не знала, где он и что делает, пока он сам не появлялся на пороге. Она говорит, что и не хочет знать.