Песня любви Хрустального Паука. Часть I. Книги Севера

У нее были волосы до плеч, весьма неискусно связанные в строптивый хвостик, большие глаза, редкие в этих землях, и, что совсем уж небывало, – смуглая кожа, казавшаяся снежно-белым ооютам сумрачно темной. В ее грубоватых, деловито простецких движениях проскальзывала затаенная в смущении хрупкость и грация. Как будто пленительная танцовщица маскировалась под лесоруба в дешевой шубе из старого каарзыма, пестрых штанах и какие-то южных суконных сапогах. И хоть танцовщицей Ашаяти не была, в глазах ее, светившихся ярким зеленым пламенем, скакали бешеными искрами разряды едва сдерживаемых порывов метать молнии и вырывать деревья с корнем.

Когда она выпрямилась, на поясе легко звякнули два коротких меча. Золотые рукояти их с чеканными узорами и темными рубинами невольно притягивали взгляды, когда на мгновения показывались из-под дохи. Гарды обвивали серебряные двухголовые змеи, тоже с драгоценностями. Еще один камень – идеально круглый – был вставлен в навершие, и даже на лезвии были какие-то узоры с непонятными старинными символами.

– Тойон говорит, что слов у него нет, – кое-как переводил речь старейшины шаман по имени Устыыр.

Шаман, как и подобает людям его профессии, выглядел вполне эффектно: к его темной соболиной дохе крепилось сразу два бубна – один побольше, с рукояткой на обечайке и с двойной мембраной, с россыпью привязанных за мембраной бубенчиков, и второй поменьше, размером всего с ладонь, одномембранный.

Богатые серебряные и медные привески болтались и на самой шубе, звенели порой на ветру, как коровьи колокольчики. На лбу Устыыра, прикрытом сейчас шапкой из черной лисицы, были три черные точки – символ того, что шаман видит все три мира одновременно. На шее у него болтались два амулета из птичьих черепов, и что-то еще блестело в его аккуратной бороде, но помещено это что-то было туда намеренно или запуталось случайно – не поймешь.

Устыыр тяжело дышал и недовольно кривился, окруженный толпой деревенских, высыпавших из домов посмотреть на шамана и его представление.

Люди шептались и бросали на Устыыра тревожные взгляды, а где-то за дворами возмущались и ревели животные.

– Он вам как будто целую поэму рассказал, – сказал уставший музыкант.

Ему страшно надоело общаться с людьми через переводчика. Ооютского он не знал, а шаман с трудом понимал логику матараджанского языка.