Песня любви Хрустального Паука. Часть I. Книги Севера

Музыканта звали Сардан, и этот человек благоприятного впечатления производить не умел совершенно – среднего роста, немного смуглый (по меркам ооютов – черный, как последний демон), он весь был какой-то помятый, покусанный, волосы панически торчали в разные стороны. Один его глаз был почти белым, казался слепым и пугал людей в первую очередь тем, что, несмотря на свой вид, – глаз этот не был ни слепым, ни зрячим. Он видел, но вовсе не то, что положено видеть человеческим глазам. В довершение ко всему одна из ладоней музыканта была покрыта корявыми шрамами, и пальцы этой руки двигались скованно и медленно.

Ящик с музыкальными инструментами, который Сардан обычно таскал на спине, сейчас одиноко стоял возле поленницы у забора.

Ашаяти снова потянулась, зевнула сладострастно и еще раз глянула в колодец – с тем же самым результатом.

– Ничего не видно, – сообщила она.

– Аши, уйди от колодца, – сказал Сардан и небрежно махнул ей рукой. – Не суйся к нему, иди погуляй где-нибудь.

Ашаяти оглянулась, хотела что-то сказать, но снова лениво зевнула и неторопливо пошла по селению.

Дорога между дворами после дождей превратилась в грязную кашу, и Ашаяти запрыгала по кочкам между лужами. Столпившиеся вокруг зловещего колодца любопытные поспешили расступиться. Куда больший интерес у местных всё равно вызывал шаман.

– Тойон сказал много слов о том, что сказать может мало, – выдавил из себя Устыыр. – Он сказал, что вода в колодце не пахнет, как не пахнет жир больших небесных каарзымов Верхнего Мира, как не пахнет большой котел с суоаратом, который везет по небу Акши Хаасан, и как не пахнет тишина, которую слышит умершая белка.

– Ну надо же… – только и прокомментировал музыкант.

Старейшина сдвинул седые брови. Он вслушивался сосредоточенно, но чужого языка не понимал. Его шуба с бобровым мехом была оторочена крашеным волосом каарзыма. Светло-серые – как у всех ооютов – глаза не отрываясь глядели на Устыыра.

– А еще тойон сказал, что у него нет слова для иэзи колодца, как их нет у безмолвной рыбы муксун, что скользит в холодной воде, как их нет у тихой лиственницы, разбросавшей на землю иглы, и как их нет у птицы, пронзенной стрелой в сердце.

– Какая удивительная способность молчать потоком слов. Спросите у него хотя бы, когда потемнела в колодце вода.

– Он не скажет вам слов, какие вы хотите услышать, музыкант, – раздраженно произнес шаман и, бросив скорый взгляд на темный колодец, присел на бревно.

Неподалеку вонял и едко пыхтел дымокур.