Бабатырь

 – У меня обед!

– У меня тоже! – внезапно для себя ответила я. И сама себе удивилась. Я впервые ответила то, что думаю.

Если где-то в книге рекордов Гиннеса осталось для меня местечко, то так и запишите! Самая долгая параллельная парковка на свете! Мой личный рекорд! Сорок минут! Под бурные овации других сдающих.

Инспектор сидел молча. В  машине везде были камеры, поэтому все нехорошие слова в мой адрес застряли где-то на подходе. Единственное, что он мог, так это смотреть на меня так, словно упадет на меня, стоит мне закончить экзамен.

Я повернулась к нему лицом, улыбнулась и ме-е-едленно, в час по чайной ложке стала снова штурмовать лужу.

– А мы на лодочке катались! А не гребли, а целовались! – запела я, глядя на обалдевшего инспектора. – У вас времени много? Если что до пятницы я совершенно свободна! Потом сразу заеду в похоронное агентство и узнаю, сколько стоят похороны мужа, умершего голодной смертью возле полного холодильника еды.

Медленно, наслаждаясь мучениями жертвы, я пошла на маневр.

– Из далека до-о-олго, течет моя Во-о-олга! –  пела я за весь ансамбль, прокатываясь по луже.  – А мне семнадцать лет!

В глазах у инспектора читалось то, что он со мной сделает в грубой извращенной форме, стоит мне заглохнуть!

– А мне семнадцать лет! – пропела я, слегка приврав. Чтобы неповадно было.

***

– Где же смерть твоя, Кощей? – произнес богатырский зычный голос. – А то мы ищем-ищем, а найти ее не можем…

Где-то в мрачной темнице гулко капала вода, отмеряя бесконечное время заточения бессмертного пленника.

– Не помню, куда положил. Старый стал, – усмехнулся пленник. – Вы под троном смотрели? Нет? А на подоконнике? Можете на полочках посмотреть…

Было не видно, смеется он или говорит серьезно. В темницу не проникал никакой свет, а свет тусклого факела, казалось, съедает темнота.

– Я про смерть, которая в твоем яйце!  Хорошо, в каком яйце смерть твоя? – рявкнул богатырь, громыхая мечом.

– В правом или левом. Не помню точно! Давно не смотрел! – усмехнулся пленник, шевеля кистями рук, прикованными к стене. – Все руки не доходили. Точнее, не дотягивались…

В тишине  мрачной камеры звучал приятный смех. Пламя факела дрогнуло, словно от дыхания зла.

– Прямо наперсточки, да, Алешенька? – усмехнулся пленник, глядя на молчаливого богтыря. Богатырь пребывал в растерянности.