Первые

 – Я больше не буду! – поднял руки, демонстрируя обезоруженность.

Скалится так противно. Как мразь! Самая настоящая мразина. Сонечка разжала кулаки, глянула на улыбки, оставленные ладоням ногтями.

– София Максимовна, пора бы мясо запекать. Вы точно сами хотите?

– Точно, – перевела дыхание, погладила бледный шифон платья. Дорогого.

Вытащила из жадных плеч шею. Та больно метнула напряжением в затылок. Оттянутые мочки ласково подмигнули крупными серьгами почившей в определении «роскошная» люстре. Ты всего лишь хрусталь! София думала почесать веки, но вспомнила о цене на человека, ответственного за россыпь теней и взмахи туши.

Вцепилась в подол и решительным шагом проследовала на кухню. Экономка предусмотрительно исчезла с дороги. Выделила сочувствующий взгляд хозяину. Гарольд виновато растянул губы, помахал рукой. Ну да, всё в порядке. Пусть все знают. Домоправительница кивнула. Кто бы знал, как ей надоели эти ссоры. Вроде, какое её дело? Просто будь в наличии, получай зарплату. Однако деньги не затыкают чувства, и чем больше она сопереживала хозяину, тем отчаяннее не выносила хозяйку.

Отвратительная баба! Про таких спрашивают, не где он её нашёл, а почему? За какие грехи? Вестимо, за достаток, который избыток. Хоть мальчик и хороший, и семья приличная, а Боженька всё одно человека, увядшего в злате, без наказания не оставит. Экономка соединила три пальца. Игор?ша, Игор?ша… Запустил ручонку в сундук с драгоценными каменьями и вытащил кусок кирпича. Ржавого, что пачкается. Угораздило же посередь чистого пути вляпаться в… Сонечку.

Воля Господня, не иначе. Перекрестилась.

Сорняк ведь сколько ни поливай, не цветёт, не пахнет. Вот и София Михайловна рожать предпочитает единственно скандалы. Трудится исключительно во вред нервной системы. В первую очередь, Игорька. Придумала же, Гарольд! Помилуйте, святые. Перекрестилась трижды. И жалко её. И убить хочется. Не понять, чего больше. Бегает за людьми, как юродивая, подайте любви, отцедите внимания. Выслуживается ради возможности чувствовать себя ровней.

Тем, кто подаёт да отцеживает, щелкает по носу: теперь ты за мной бегай. Для остальных устраивает приёмы. Собирает снисходительность, чтобы потом конвертировать её в, как только ей кажется, дружбу. Дал Христос денег, да вот не сказал, что счастье на них не купить. Экономка передумала освящать казённую форму крестным знамением. Вернулась к лавандовой шторе. Вычурный цвет! Расправила.

– Парит. Гарольд Васильевич, вы бы пиджак сняли.