Гори, ведьма!

Она стояла у панорамного окна, навалившись локтями на подоконник и упираясь горячим лбом в холодное стекло. В стекле отражалась просторная столовая в нежных оттенках голубого, пара сверкающих люстр в окружении лепных цветов, крепкий стол из темного дерева, накрытый плотной кремовой скатертью, и ее старший брат, сосредоточенно натирающий полотенцем столовые приборы. Если закрыть глаза и прислушаться сильнее, можно уловить тихий скрип ткани о стекло бокала, щелчки шестеренок в его наручных часах, едва уловимое гудение старой проводки, и как далеко в лесу шелестит изнанка, волнами нагоняя туман на снег, сухую траву и палую хвою.

Яра чуть скосила глаза, чтобы лучше видеть в стекле отражение брата. Одна его золотисто-карамельная прядь отделилась от уложенной челки и запуталась в ресницах. Он смахнул ее с лица небрежно-элегантным движением, заправляя за ухо. Яра хмыкнула. Он не повернул головы, но плечи его застыли в напряженной позе, неловкой и неудобной.

– Федя, перестань. Протрешь в ложке дыру – как тогда будешь есть? – она слабо улыбнулась уголком рта, – Что он тебе такого сказал, что ты уже неделю сам не свой?

– Ничего, что бы тебя касалось, – ответил он тихо и твердо.

Это было не то, чтобы слишком неожиданно, но все равно неприятно. Без матери они все стали холодней, но раньше Федя никогда не говорил с ней так грубо. Их осталось в шабаше всего трое, но без мамы, вместо того, чтобы стать ближе, они как будто перестали быть семьей.

Почти восемь лет прошло со дня ее смерти, а они все еще не научились жить без нее. И если с отцом все было ясно – он любил жену больше, чем всех своих детей вместе взятых, то Федю Яра понять не могла. Это непонимание жгло внутри и здорово сбивало с толку.

С неделю назад отец с Федей заперлись в кабинете и долго о чем-то говорили, а после Федя вылетел оттуда взбешенный, с белым от ярости лицом, и до утра бродил по обледенелому берегу.

А когда она подошла к нему, посмотрел так зло и так страшно, что Яра не решилась расспрашивать, и потом долго тайком следила из окна, как он, нахохлившись, сидит перед костром и пялится в реку. Отец в тот вечер и вовсе так и не вышел из кабинета.

С тех пор на любое ее слово Федя, и раньше не слишком разговорчивый, отвечал односложно и сухо, смотря на нее взглядом, который раньше приберегал только для чужих: пустым и равнодушным.