Рассветы Иторы

Подождёт, для первого раза он нахлебался достаточно, двигаемся, не стоим.

Зелёная призма в старинной шкатулке чёрного дерева дожидалась своей поры на обычном месте, для надёжности придавленная валуном в самой сухой части пещеры, вот она, заветная, даже в неверном свете едва восставшей, с трудом дотягивающейся сюда Кзарры радостно поблескивает радужными гранями.

Тсари Эйну было приятно вновь ощутить холодную строгость обсидиана. В мире ледяного хаоса Северного нагорья, где единственной прямой линией оставался серый морской горизонт, призма была хоть какой-то точкой опоры для мятущейся души летящего.

Так, пройдём теперь на свежий воздух.

Солоноватая сырость ветра тянущей болью отозвалась где-то в основании черепа, но Тсари Эйн даже не поморщился, нутряная печь его пробуждающегося тела уже почти разогрелась, так что от лохмотьев начал исходить едва заметный парок.

Сосредоточимся не на ветре, а на свете.

Косой бледный луч едва оторвавшейся от края горизонта Кзарры упёрся в поднятый над головой кристалл призмы, коротко блеснул малахитовой искрой и пропал где-то глубоко внутри. Призма быстро чернела, голодно напитываясь энергией светила. Внутри же знакомым образом пустилось вскачь почти живое сердцебиение.

Теперь бегом обратно в пещеру.

Малахитовый луч метался по стенам в такт нутряному рокоту, будто в самом сердце призмы вовсю работал некий скрытый механизм.

Тсари Эйн невольно задержал дыхание

Вот-вот отблески на стенах остановятся, сформировав указующую стрелу, что непременно указывала в самый центр ледяного озера на юг от пещеры вне зависимости от того, как была в тот момент ориентирована сама призма или сжимающие её сухие фаланги. Каждый раз в тот миг Тсари Эйну начинало казаться, что все предыдущие неудачи были лишь мороком, наваждением, пускай же хоть в этот раз злосчастный фокус не удастся!

И каждый раз он удавался.

Малахитовый луч, казалось, прожигал свод пещеры, указывая под самые своды пещеры по диагонали вниз. Сейчас он погорит и угаснет, до следующей весны, и следующей, и следующей.

Тсари Эйн молча считал про себя такты обоих своих сердец, три, два, один, вот и всё.

Луч продолжал гореть.