Последняя из рода Блау

 – Вирт подкрался неслышно и наложил на меня печать молчания и спокойствия. – Вот так, наша девочка, вот так, все в порядке с твоим вторым кругом, все в порядке. Нэнс, госпожа пришла в себя, можешь обрадовать сира Блау. Вайю спокойно проспит до утра, не беспокоить. Скажешь, мое распоряжение, иначе завтра я не ручаюсь за результат. Так и передай, чтобы эти вертихвостки…

– Да, мастер, конечно, мастер… А маленькая мисси завтра будет в порядке? – Нэнс торопливо приседала, рассыпаясь в благодарностях.

– В полном, Нэнс. Теперь уже точно все в полном порядке.

Нэнс упорхнула. Вирт подстраховался и, помимо спокойствия и молчания, еще наложил полный стазис. Старый хрыч. Наставник. Слезы опять сами покатились из уголков глаз – солоно и щекотно и даже не вытереть никак. Это не я… Я совсем не плачу.

Я не плачу!

Второй круг, Великий, второй круг! Мне было четырнадцать или пятнадцать, когда уровень внутренней энергии был равен второму кругу. Скорее, четырнадцать зим, потому что в пещеру скорпиксов меня отправили «любимые» кузины, которые приехали в поместье дяди летом, пока реставрировали их менор.

Мои «любимые» щедрые сестрички, которые испоганили мне все первые годы в академии.

Четырнадцать зим, Великий! Мне снова четырнадцать! Я вернулась на восемнадцать зим назад? Как это возможно?

Значит, Данд еще не приехал от Хэсау, его не приняли в род, жив дядя, Аксель… И я не последняя из рода Блау! Живы Нэнс, Вирт, живы Кис-Кис и Фей.

Великий, если это сон, то я прошу тебя, не дай мне проснуться.

За окном щебетали птицы, розовая полоска неба снизу светилась багрянцем – скоро закат. С заднего двора доносились короткие отрывистые команды – у охраны перекличка на постах.

Я не могла пошевелиться, только дышать – глубоко, полной грудью впитывая терпкие запахи нашей короткой северной осени – и плакать… Слезы текли по щекам бесконечными теплыми дорожками.

Юная сира Блау вернулась.

Глава 2

Разговор с дядей

За окном щебетали птицы.

Одуряюще пахло вереском и скошенным сеном с нижних полей. Я уминала свежую кашу, принесенную Нэнс с кухни. Жидкая каша на воде. Кто бы сказал, но ничего слаще и вкуснее в своей жизни я не ела. Я торопилась, давилась, облизывала ложку, вычищая тарелку до дна. Никаких манер – плебейство, как сказал бы дядя. Я бы посмотрела, если бы его две декады морили голодом в гильдейской тюрьме.