Внеплановый роман

– Ты что, бездомный? Может, где-то еще биотуалет пристроил и душ на вынос? – спросила, заглядывая в тонированные окна задних дверей.

– Да брось, Лолка. Положение обязывает, да и направление работы тоже. Прыгай в машину, погнали.

Я послушно прыгнула, и мы погнали.

Пригнали к моему дому через полчаса. Заезжая в обычный двор, я подумала – какая, интересно, квартира у Ефрема? Всяко обставлена круче его конторы. И дом наверняка элитный. Мы с папой тоже могли бы, но как-то прикипели не столько к квартире, сколько к тихому зеленому району на берегу Москвы-реки.

– Поднимешься? – спросила.

Ефрем фыркнул и вскинул плечи:

– Ещё спрашиваешь! Конечно, поднимусь!

И мы поднялись. В лифте Фрема стоял прямо за мной. Я чувствовала его дыхание на затылке. От него по шее, спине и рукам побежали мурашки.

В университете мне не довелось отведать плод по имени Ефрем. Он флиртовал со всеми сокурсницами, но любовь крутил с Вишней. А сейчас натурально кожей чувствовала, что откусить от запретного плода смогу уже очень скоро.

Жаль, что имя этого плода не Владлен Леонидович… Ох, мой босс…

Замок на входной двери поддался сразу. Он уже давно заедал, а тут раз – и как по маслу, без всяких усилий. Я посчитала это благим знаком.

Едва мы с Негожевым ступили на порог и закрыли дверь, он рванул с моего плеча ремешок сумки, припечатал меня к стене своим телом и…

– Доченька… У нас гости?

Папа вышел из кухни, откуда тут же потянуло ароматом жареных котлет.

Как этот запах сразу не ударил в нос? Зато стало понятно, кто смазал старый замок. Странно, что не поменял. Наверное, просто ещё руки не дошли.

– Упс. Здрасьте, – Ефрем отпустил меня неохотно. – Ты не сказала, что живёшь не одна.

Я пропустила недовольный упрёк мимо ушей и, скинув туфли, обняла отца:

– Папулечка! Я не ждала тебя раньше октября! Но как я рада тебя видеть!

Я крепко обнимала своего седовласого старика. Он – всё, что у меня есть.

После скоропостижной смерти мамы отец воспитывал меня один.

Я была поздним вымученным ребёнком, и меня безмерно любили, баловали и оберегали от негатива внешнего мира. Но поздние роды подкосили мамино здоровье, а мой вредный беспокойный характер добил окончательно. Я была гиперактивной, совершенно неуправляемой, ничего не желавшей слушать и подчиняться. Иногда казалось, что что-то от той маленькой разбойницы во мне ещё осталось. Что-то, что мешало слышать и понимать.