Тень Наамах

Их проблемы и заботы – никчёмными, а дела – мерзкими и тошнотворными. Великая Пустота объединяла их своей вечной порукой, и те редкие экземпляры, что отказывались крутиться в её бестолковом колесе, вызывали у человечков ужас и злобу. Сны про это колесо часто являлись Владимиру Петровичу. Иногда неясные древние исполины выходили из мрачных провалов в земле или восставали из бушующих вод и пытались разбить проклятое колесо, сокрушить его и опрокинуть. И тогда человечки падали с колеса – многие миллионы и миллионы их летели под ноги и в пасти исполинов.

Но колесо начинало вращаться быстрее и быстрее, и исполины с рёвом отступали обратно – туда, где огонь и холод, и тьма разрывается безумными вспышками космической агонии…

…Равнодушной пустынной ящерицей скользил Владимир Петрович по ночным улицам, возвращаясь от антиквара. Тёмные многоэтажки, смотрящие в ночь одинокими светящимися окошками, представлялись ему гигантскими тумбами, набитыми всякой чепухой. Тени переплетённых ветвей ползали по асфальту, мороча глаза – тревожная иллюзия неустойчивости, отсутствия равновесия.

Придя домой, Владимир Петрович не лёг спать. Сидел за письменным столом, разглядывая через большое увеличительное стекло статуэтку Наамах. Опасался найти царапину или иной дефект, нанесённый лапой злокозненного кота. Вновь рылся в каталогах и музейных справочниках в поисках чего-то похожего – тщетные труды. Лишь когда сереющее небо отгородилось от земли узкой, бледной каёмкой горизонта, Владимир Петрович заснул.

Лёг на диван и, накрывшись пледом, полностью отключился от реальности.

Статуэтка осталалась на столе в одиночестве – молчащее прошлое чужого мира…

* * *

Мусор чужих, грубых голосов, живущих в радио… Музыка, превращённая в омерзительный грохот, бодрое жужжание невесть чего, дребезг каких-то механических погремушек – нет на свете более впечатляющего примера современного хамства, чем включённый на полную громкость радиоприёмник.

Уничтожить бы к чертям все радиостанции в мире! Как будто не достаточно телевидения.

Выкарабкиваясь по утрам из подвалов снов, Маревский всегда проклинал радио. Хотя никакого радио у него не было уже пятнадцать лет. Когда-то, когда от него уходила жена, антиквар выкинул ей вдогон уродливую кухонную радиокричалку. Она очень любила эти мерзкие звуки ада. Проснувшись, первым делом включала радио на максимальную громкость.