Пути непроглядные

С тех пор как по приказу императора Тибуция, сына богов и отца всяческой мудрости, их занятия караются смертью, дрейвы научились скрываться и занимаются теперь вредительством тайно, прячась в лесных убежищах и пещерах. Великим облегчением для всех нас станет тот день, когда эта варварская и бесчеловечная религия исчезнет с лица земли.

Клет Нимартий, легат седьмого легиона, Лиандарс

Мы забыты, но не мертвы.

Надпись на поверженном жертвеннике. Автор неизвестен

Без толпы не обходится ни одна казнь. Вздернут ли на кое-как оструганном столбе нищего бродяжку-вора, соберутся ли, на радость всему народу, рубить головы знатным пленникам-канарцам, когда их вожди снова, как почти каждый год, нарушат договор и возьмутся отвоевывать новые территории вглубь от восточного побережья, – толпа будет здесь.

Будет глазеть, переговариваться, двигать челюстями, как будто вкус чужой смерти на языке заставляет ее полнее ощущать собственную жизнь.

Но сегодняшняя казнь была особенной, и толпа собралась ей под стать.

На площади и соседних улицах не осталось и пяди свободного места. Казалось, не только Эбрак, престольный город короля Дэйга, но и весь Лиандарс собрался сюда.

Под ледяным дождем, что другой день мигом вынудил бы их забыть обо всем и искать укрытия. На ветру, что заставлял хлопать и биться по ветру королевский штандарт и рвал покрывала с женских голов, по щиколотку в вязкой грязи, толпа все росла и росла.

Люди взгромождались друг другу на плечи, поднимали на руки детей. Люди смотрели.

Рольван ненавидел толпу даже в лучшие дни. Сегодня его ненависть раздулась гноящимся нарывом, грозила лопнуть. За ненавистью он не чувствовал ничего, даже головная боль после вчерашнего затяжного ужина казалась ненастоящей.

Ужин, надо сказать, был славный. Они втроем уничтожили почти бочонок густого ячменного эля, не считая вина, которое лилось рекой: платил за все Торис. Жалование веселого гиганта, выданное сразу за три месяца, ушло в одну ночь. В следующий раз угощать придется Рольвану.

Гвейр, как всегда, раскошелится последним и будет подолгу вздыхать над каждой монетой. Дело привычное.

Головная боль, шум толпы, будничные мысли – лишь способ отвлечься от кошмара этого дня. Способ не сойти с ума от тоски и жалости.

Тоски, потому что действо на площади слишком жестоко, но изменить ничего нельзя.

Жалости к золотоволосой фигурке, идущей к ступеням эшафота с гордо поднятой головой, в сопровождении, все еще, своих придворных дам.