Прямо и наискосок

К восьми стало ясно, Сергей не придет. Разделся и грузно повалился на постель. Свернувшись в комок и забив под себя одеяло, долго лежал, бессмысленно глядя в плотный мрак. Около десяти встал, зажег торшер. Затем верхний свет и светильник. Взял спортивные брюки и хотел, было, натянуть, но передумал. В трусах прошел на кухню к холодильнику, взял банку пива, начал взбалтывать, вознамерившись пустить струю. Не вышло: облил пол, себя. Извлек еще одну, проделал то же самое. Получилось удачней, окропил стену вокруг окна.

Прошел обратно в комнату, достал записную книжечку, вслух выразился:

– Черт возьми, когда же это было в последний раз.

Улыбнулся, прикинув, что не прикасался к женщине больше четырех месяцев. Решил позвонить Наталье, невзыскательной девице, которую не видел около года, впервые посетовал на то, что родители принципиально не держали телефон. Из кухни донеслись причитания, в комнату вторглась мать, угрожающе выплескивала:

– Ты совсем рехнулся?

Андрей достал из шифоньера белье и полотенце, безразлично прошел в ванную, походя вяло рекомендовал:

– Отдыхай.

Стоя под душем, посмеивался, слушая, как разоряется в коридоре матушка.

Снял с вешалки пальто, она бросилась вырывать: «Куда поперся на ночь глядя! Не пущу». Румянцев пояснил:

– Иду звонить. Буквально на десять минут.

Мама злобно ухватила одежду.

– Не пойдешь! Гляди, что наделал!

Андрей тоскливо посмотрел на отца, что боязливо жался к дверному косяку:

– Батя, скажи ей. На десять минут, ей богу.

– Андрей, действительно, не стоит, – заныл отец.

Румянцев молча отцепил женщину, накинул пальто. Когда развернулся, натолкнулся на плотно стоявших в дверях родителей. Мама, женщина грузная, смешно раскинула руки и с театральной отчаянностью выкрикнула:

– Через мой труп!

Андрей недолго постоял, размеренно двинулся в комнату. Объял содержание взглядом, подошел к старой радиоле, с незапамятных времен неизвестно для чего стоящей на серванте, поднял и с гулким грохотом хряснул о пол.

Мать робко взвизгнула, в проеме показалось испуганное лицо. Степенно подошел к столу, взял большую, долго служившую вазу, сосредоточенно вытряхнул содержимое и запустил в висевший на стене ковер. Ваза обиженно крякнула, на мгновение прилипла и с неблагозвучным звоном осыпалась. Мама тяжко развернулась и, осунувшись, ушла. Отец, нелепо взмахивая руками, судорожно бормотал:

– Ты что, сынок, ты что!

Андрей, стиснув зубы, вышел.

На дворе лежала усталая темнота.