Наслаждение

Кабросс появился рядом со мной, обогнув машину и держа в руке кожаный саквояж с серебряной эмблемой Гильдии на каждом боку и мы последовали за хозяином дома по широкому гладкому мрамору, в темную прохладу, где нас приветствовали взволнованные, испуганные слуги, шепотом приветствовавшие нас. Всех их я знал по именам и кивал, придерживая котелок, каждому, ободряюще улыбаясь. Одна из служанок плакала, другая обнимала ее за плечи, уверяя, что мое появление спасет их всех.

Черная лестница вознесла нас, темно-синий, в раскидистых алых цветах ковер провел в правую сторону и мы остановились перед дверью, за которой теперь блаженствовала тишина.

Банкир прижал палец к губам, требуя от нас молчания, как будто имелось у нас намерение производить ненужные звуки, склонился к двери и сощурился, прислушиваясь. Словно в ответ на его движение, замеченное таившимся в комнате чудовищем, из нее раздался высокий протяжный рев и что-то загремело, сдвинулось, покатилось по полу, ударилось о стену, звонко всхлипнув, но едва ли разбившись.

Мужчина испуганно отступил от двери, взглянул на меня, приподнял брови и вздохнул, извиняясь, пожал плечами. Руки его беспомощно разошлись в стороны и я увидел, что он готов зарыдать. Перчатки покинули мои руки, Кабросс подхватил их, передал мне саквояж. Дважды ударив по плечу банкира в ненужном утешении, я решительно открыл дверь и переступил высокий порог.

Хаос объял всю ту просторную комнату. Пол ее усыпали осколки разноцветного стекла, обломки фарфора и мрамора, в самых крупных из которых угадывались яркие южные цветы и изящные черты некогда украшавших помещение бюстов.

Высокое зеркало стоявшего возле левой стены трюмо сохранило в себе едва ли треть стекла и она также готова была покинуть его, влекомая протяжными трещинами. Многие из бутыльков, флаконов и коробочек, неисчислимых и занимавших некогда всю поверхность длинного трюмо, были теперь повалены, перевернуты, низверглись на пол, где раскрылись или разбились, изливая и рассыпая свое содержимое, смешавшееся, растворившееся, впитавшееся в черный ковер пола, отчего в воздухе не осталось места ни для чего, кроме тяжелого, вязкого, едкого и сладкого аромата, тошнотворного, требовавшего немедленной слабости, намекавшего на нечто гнилостное и подземное, словно исходил он от разъяренных ядовитых слизней. Посреди комнаты, занимая половину ее пространства, темнела громада широкой кровати, прикрытой с правой стороны сдернутым пологом.