Седой

А нам ты поможешь – ты ещё шкет и под ориентировки не подходишь… Интересно, откуда ты в столь юном возрасте пятьдесят восьмую по пунктам сечёшь?

– Она для меня родная. По дополнению. Я – чес… ЧСИР.

– Ну-у… – протягивает Седой, – романтичная у тебя статья: вендетта!

– Чи-иво?? – удивляюсь я.

– Вендетта – кровная месть. По правилам вендетты за отца мстят сыну. Но! – только совершеннолетнему. Детей и женщин вендетта не касается. Но советская вендетта, названная «ЧСИР», распространяется на всех членов семьи.

Не понимают чекисты, по пролетарскому скудоумию, что вендетта обоюдоостра: если мстят с одной стороны, то и с другой – не заржавеет! И в какой кровавый тупик загоняет Сталин Россию – только Богу ведомо. Россия – не остров Сардиния, где все родня друг другу и вендетту исполняют строго по закону. В России такой кошмар представить трудно.

Вероятно, все выспались. И мне, после всех приключений, тоже спать не хочется. Сидим под потолком, ожидая отправления.

– Скорей бы состав пишов… покурыть бы… – сипит басом Тарас.

 – Скушные вы сёдни…

– Рыжий, ты с воли, вертани прикольчик свеженький! – просит Вася. – Анекдотец бы…

– Анекдотец? – переспрашиваю я не без ехидства, вспомнив о Васином пункте десять, (КРА – контрреволюционная агитация), который лепят за анекдоты. – А что такое «бекас»?

– Бекас – это вошь…

– Отстал от жизни, Вася! Бекас по буквам, это: БЕ – ломор К – анал А – некдотчики С – троят! Рассказчики – по левому берегу, слушатели – по правому.

И у всех – пятьдесят восьмая пункт десять!

– Все смеются над подначкой, а Вася – первый. Легкой души человек. По соседнему пути грохочет проходящий поезд. Едва стих его шум, как на станции послышались голоса. Кто-то торопливо хрупает по щебёнке вдоль состава к последнему вагону.

– Экипаж, полундра! По местам стоять, с якоря сниматься! – шепчет Седой. Через несколько минут могучий ФД дергает состав и железный лязг долго катится вдоль состава. Поднатужившись, ещё разок рванул состав железный «Федя», потом ещё раз, и… проскальзывая в маленькие грязные окошечки товарного вагона, побежали по потолку и по ящикам жиденькие лучики света пристанционных фонарей.

Постепенно разгоняясь, вагон погружается в грохочущую, кромешную тьму следующего перегона. В товарном вагоне, оглушенном своим грохотом, разговаривать трудно. Сидеть на ящиках не уютно – из щелей сифонит ветер. Покурив, все забираются в тёплую берлогу, которую Седой называет кубриком.