"Осколки Волчьих Голосов"

В струящемся сквозь зарешеченные окна лунном свете тонко вырисовывался её силуэт – одинокий и призрачный.

Когда-то всё было иначе… До того, как замок пришёл в запустение и начал разрушаться. До того, как в нём перестали звучать голоса перекликающихся стражей, сплетничающих слуг, текущая реками лесть гостей и музыка, музыка, музыка… Пока брат - Королевич, словно солнце, прогонял по утрам своим смехом кошмары, а её Принц… Её Принц с дерзким взглядом ясных как небо глаз был рядом с нею, держал её за руки, целовал такие тонкие и чувствительные кончики пальцев, и кружил её в танце…

О да, когда-то она была предназначена прекрасному Принцу, что должен был стать Королём, женившись на ней. Её Королём. А она… Что ж, она смирилась бы и с тяжестью короны, и с неудобством многослойных нарядов и высоких туфель, с натирающими нежную кожу украшениями, с обязанностью сохранять невозмутимость и всегда смотреть прямо – лишь бы каждый день был согрет любимым дыханием. Но он улетел, словно птица в вольное небо, предпочтя свободную жизнь, хоть любовь его и была светлой и шла от чистого сердца. Уехал и брат, женившись на чудесной девушке из соседнего королевства и обзаведясь своим собственным замком и землями. А после всё начало рассыпаться и распадаться, пока не осталась Королевна совсем одна в разрушающемся замке с крошащимися стенами – не живая и не мёртвая, печальная, одинокая…

Нет, конечно, она не была совершенно одинока в том мире, где посреди заснеженных скал и бесконечных хвойных лесов стоял её замок – белоснежный Лунный замок, стены которого сияли при свете полной луны, как лунные камни. Вот взять хотя бы волков, что утешали её сердце пением в лунные ночи, или сов, что шуршали под крышей.

Или соседскую Графиню, что в последнее время стала часто навещать Королевну с официальными визитами, единственной целью которых было проверить, не исчезла ли ещё она и впрямь, как призрак. И нельзя ли наконец занять замок – точнее, то, что от него осталось…

Графиня была откровенно старой и неприятной на вид дамой, хотя, конечно, о женщинах из высшего общества совсем не принято так говорить. Напудренная, напомаженная, в хрустящих крахмалом блузках, затянутая корсетом, в высоком причудливом парике, она вычурно оттопыривала мизинец, держа в руках фарфоровую чашечку и пила так медленно и такими мелкими глотками, что могло сложиться впечатление, будто пьёт она в последний раз в своей жизни.