Аиситеру ва

Если откликнуться, то оставшиеся полдня придётся слушать занудство тётки пытающейся научить непоседливую и неблагодарную, меня то есть, родовым премудростям взрослой лисицы. А матушка вздыхая, будет украдкой высматривать, не пробиваются ли тонкие шерстинки на кончиках моих, слишком заострённых, ушей. И потом обе будут гадать над первыми, пока ещё бесцветными волосками, которые я тщательно прячу, смазывая их клейким соком молочая, какого цвета лисой предстоит мне стать.

Белые кицуне становятся вестниками великого бога Инари. Рыжевато-палевые и золотистые его фрейлинами и слугами. Чёрные...

Зеленые гинкго над головой умиротворяюще шелестят листьями.

— Хочешь наши?

Из-за спины выныривает рука. На раскрытой ладони лежит песочная груша. Я, прячась тут, успела проголодаться. Ноздри щекочет тонкий фруктовый аромат, к которому примешивается лёгкая остринка. Я хватаю подарок и даже не поблагодарив, вонзаю в сочную водянистую мякоть зубы. Язык обжигает, из глаз текут слёзы. Я с недоумением смотрю на грушу в своей руке. Плод распался на две половинки с аккуратно вырезанной сердцевиной, место которой заполнено до отказа острой васаби. Хохот Накамуры слышно на всю рощицу.

Нака здорово подрос за последнее время. Его тёмные волосы по взрослому собраны на затылке в небольшой хвост. Над верхней губой пробивается редкий тёмный пушок. По которому мне, не смотря на лёгкую обиду сейчас, хочется провести пальцем. Я сижу рядом с ним на нижней ветке огромного гинкго, которому, наверное, не одна тысяча лет и пытаюсь представить каким же лисом станет Нака. Обида уже почти прошла, заеденная куском запечённого в углях жирного сочного угря, которого Нака притащил из дома.

Небо потемнело, и где-то далеко громыхнул гром. Кроны гинкго тревожно зашелестели под порывом налетевшего ветра.

Наши с Накамурой селения находятся недалеко друг от друга. Но в его роду при наречении именем не придерживаются одной-единственной буквы. У Нака есть двоюродная сестра Кику, а мать зовут Иоши.

— Рейна, — зовёт меня Нака.

— Ненавижу своё имя! — вырывается у меня.

— Почему? Рейна красивое имя.

— Потому что оно на «Р» как и у всех в нашей деревне.

Первые крупные капли дождя падают с неба.

Накамура заливисто смеётся. И вдруг, обняв меня за плечи, шепчет мне на ухо, обжигая чувствительную кожу своим дыханием.

— Амайя. Сейчас я нарекаю тебя Амайя. Амайя — вечерний дождь.

Ветер. В последний раз, когда я была здесь, он лёгкими поцелуями срывал лепестки сливы.