Русалка для слуги Кощея

Да только разве могли смертные сравниться с потомками Велеса из рода ящеров. Да и среди соплеменников если кто когда-то и тронул сердце Даждьросы, так только Велибор. До того, как в плен к Кощею попал и стал Велимором.

Много раз видела она удалого ящера в дружеских сшибках, довелось наглядеться, налюбоваться его отвагой в том последнем бою. Она тогда вместе с другими женщинами стояла на челе града дождевые стрелы во врагов метала. Вот только объясниться с добрым молодцем не успела. Да что там объясниться. Не довелось им даже об руку в веселой Купальской пляске пройтись. Велибор если и плясал, то обычно об руку с сестрой, оберегая ее, слишком юную и хрупкую, от кривотолков и обид. И если на кого засматривался в девичьем хороводе, то никому об этом не говорил. А подходить самой крутить перед ражим парнем узорчатым подолом, распускать косу, звеня височными кольцами, Даждьросе гордость не позволяла.

И все-таки даже сейчас, когда она видела своего безжалостного тюремщика, какая-то частичка ее души начинала петь или плакать от жалости и от боли. Особенно когда видела жуткий шрам, пробороздивший некогда прекрасное лицо, след ледяного копья, знак обретенной магии смерти. Какими лютыми пытками, каким черным колдовством полонил молодого ящера Кощей? Какими посулами его смутил? Впрочем, отец объяснял, что магия ящеров принадлежит Нижнему миру, питаясь золотом и кровью.

Не просто так именно в их роду рождаются самые великие кузнецы и мастера горного дела, хозяева природных богатств, вроде того же дядюшки Полоза или материной родни из Медных гор. Когда-то, говорят, и Кощей был таким, но, раз изведав силу невинно пролитой крови, уже не смог остановиться, перейдя грань и обратившись к темной изнанке мира, кромешной Нави. А Велимор Ледяное копье сделался его верным слугой.

Ох, не стоило ей вспоминать лихого изменника, не стоило думать об изверге, предавшем не только свой род, но и поправшем память сестры. Да видно вещее ретивое уже тогда чуяло беду и отводило от ни в чем неповинных людей косое лихо.

Когда княжеская дочь исцелилась, поблагодарила Даждьроса ее отца за ласку, да и вернулась в свою лесную избушку, принимая в иной день у себя по нескольку десятков страждущих. Слава о красе-целительнице множилась и разлеталась по разным весям, всех даров, которые приносили исцеленные не вмещали закрома. Ни в чем не знала нужды Даждьроса, щедро делясь достоянием с сирыми и убогими, не забывая об обитателях леса, малых и больших.