Мёд, яд и каравай!

Зачем я лгу? Смотрю на знакомые лица и понимаю: тоже лгут, притворяются, будто поверили, а сами что-то скрывают. Пальцы дрожат, взгляды прячут.

Может, начало сбываться проклятье Баюна, и мне страшатся о нём напомнить?

Или стража обнаружила нечто такое, о чём на ночь глядя лучше не рассказывать? Например, утопленницу.

Покуда не дознаюсь до истины, не будет мне покоя!

Остаток ночи был настоящей пыткой. Я не могла заснуть, ворочалась, пиная одеяло. Перед глазами вновь и вновь вставал призрачный силуэт длинноволосой девушки.

С восходом в саду зазвенел топор: рубили остатки погибшей яблоньки, торопясь убрать их подальше с глаз. По моим щекам ручьями побежали слёзы. И это в день смотрин, когда я должна предстать перед женихами первой красавицей!

Слетевшиеся в терем нянюшки поохали, попричитали да взялись за нелёгкую работу. К назначенному часу я обязана быть с выбеленным и нарумяненным лицом, толстой косой и чарующей улыбкой. Надеть следует венец серебряный, покрывало белое от глаз любопытных, платье пышное, сапожки червлёные.

Трудились няньки разом в десять рук. Одна щеки белили, другая брови подрисовывала, третья конский волос в мою косу вплетала, чтобы толще казалась, четвёртая меня в юбки наряжала — для фигуристости, пятая прилаживала цветные ленты и жемчужные нити.

— Ой, хороша! — подбадривали поочерёдно.

— Глаз не отвести!

— Наша прелесть! Просто чудо!

— Белее снега, милее солнышка!

— Всяк такой павой залюбуется!

Их слова согрели в моëм сердце росток надежды на благополучный исход смотрин.

— Всë ли готово к празднику?

— Всë, всë готово, Ирьюшка, — горячо заверила старшая нянька.

— Рада это слышать. Все ли витязи благополучно добрались? Довольны ли нашим приëмом?

Служанки переглянулись и разом сникли.

— Все добрались, Ирьюшка. Но ты нас о том лучше не спрашивай...

Внутри меня тотчас вздыбилась волна негодования:

— Почему? Что вы, любезные мои, скрываете? Отчего вокруг да около ходите, а прямо не говорите? Заболел кто из витязей? Или не рад у нас гостевать?

— На хворобу не жалуются, угощением не брезгуют.

Теряя терпение, я упëрла руки в бока:

— Рассказывайте уже! Всю правду до самого донышка!

Старшая нянька промокнула лоб и перешла на тихий шëпот:

— Не велено до поры говорить... Ты уж не серчай на нас. Таков был наказ княжеский. Ещё затемно приехал Великан-Пересвет, уложили его спать-почевать на подушки высокие, в палаты каменные.