Долгождана и князь-отступник

А ты из-за любовной блажи хочешь лишить себя того, что всяких любовей сильнее.

— Если Военег меня в жёны выберет, то мне больше ничего не нужно. Без него весь белый свет не мил, — так же тихо ответила Жданка.

А у самой по спине побежали мурашки: а вдруг её сейчас слышат Род, другие боги и духи? Может, даже проклинают, насылают на неё погибель. И всё равно она готова повторить свои слова.

Потычиха покачала головой, но открыла дверь в избу:

— Ну раз так, то заходи. Рубль-то свой прибереги, с дураков платы не берут.

В чистой избе Потычихи пылали дрова в печи, красовались застеленными покрывалами лавки вдоль стен, сиял поставец с посудой. Ни чугунков, ни ухватов и кочерёг, ни квашни с опарой, ни кросна с будущим полотном. И пахнет так, будто шиповник цветёт. В голове Жданки завертелись лишние мысли: когда же колдовка успела растопить печь и где чадящая масляная лампа?

Потычиха дёрнула Жданку за рукав: садись. И тут же со стола исчезло странное полотенце во всю его ширину и длину. Зато появилось маленькое зерцало и много всяких склянок, пучков травок.

— В последний раз тебя спрашиваю: на всё ли ты готова, чтобы привязать к себе Военега?

— Да! — ответила Жданка.

— Отрекись тогда от Рода! — зычно гаркнула Потычиха.

И снова Жданку пробрало ознобом, словно она выскочила из тёплой избы на мороз.

Потычиха показала ей зерцало. А в нём Военег, весело скаля зубы, отбивался от девок, которые хотели набросить ему на шею поясок — захомутать. Так и было в самом деле на беседах, на которые недавно стали ходить шестнадцатилетние Жданка и Голуба.

Среди девок они считались перестарками — ко многим уже сватались, а кто-то из ровесниц в своей избе уже тетешкал дитя. Но отец Жданки был суров, а Голубина родова — бедна.

И Жданка отреклась.

Колдовка подала ей склянку с тёмной жидкостью, велела: «Пей, только один глоток. Чуть больше хлебнёшь — сомлеешь, а то и помрёшь».

Жданка пригубила остро пахнувшее, отвратное зелье. Как сквозь сон, она услышала повелительные слова колдовки:

— А теперь приказывай своему любушке, да от души.

Говори всё, что хочешь. Чтоб в каждом твоём слове звучала любовь.

Но Жданка, дурная голова, от волнения не смогла высказать ничего, что у неё было на сердце. Только промямлила:

— Военег, люблю тебя… Будь со мной до самой смерти…

Ночами такие слова в мыслях повторяла, такие клятвы давала, а вот как настало время произнести их — так у Жданки словно язык отсох.

А в зерцале всё так же веселился на беседе Военег.