Запад

А наставник нависал над ним, потрясая смятыми в кулаке листками, и голос его становился все более громок и страшен:

- Не много ли ты на себя берешь, отрок, не слишком ли высоко влетел?! Иль похвалы наставников вскружили тебе голову?! Ты что же, возомнил себя и ученым, и воином, и князем? А может, ты решил вольнодумство свое распространять среди прочих, умом не окрепших, и для того ведешь еретические свои записи?!

- Это всего лишь мысли…

- Всего лишь мысли?! А по моему разумению – так это самая настоящая крамола, а крамола, обличенная в записи – крамола вдвойне! А знаешь, что бывает за крамолу?

Книжник судорожно сглотнул.

Он прекрасно знал, что такое крамола, и что за нее бывает в суровой кремлевской общине. Ему просто в голову придти не могло, что его могут поставить в один ряд с изменниками – и это всего лишь за робкие мечты! Но наставник всегда прав, и теперь свою правоту он вбивал ослушнику хлесткими ударами туго свернутых берестяных листков – по растерянному лицу, горящим ушам, растрепанным светлым волосам…

- Вот тебе наука! Вот! Вот! Р-развели крамолу, вольнодумцы!!! Решили всех нас под гнев княжий подвести! Получай!

Наставник все более распалялся и входил в раж.

Теперь он таскал «вольнодумца» по дворику, цепко ухватив за длинные волосы и продолжая самозабвенно награждать того хлесткими ударами берестяного свитка:

- Я научу тебя чтить обычаи! Я приучу тебя к благопристойности! Хлебнешь ты у меня, шельма, горя, умоешься горючими слезами!

Надо сказать, что последнее обещание наставник успел выполнить сполна: от боли и обиды слезы вовсю струились из воспаленных глаз семинариста.

И когда волна боли и гнева перехлестнула через край, случилось неслыханное. 

Книжник вырвался из цепких рук и оттолкнул от себя отца Никодима.

Наставник замер, оторопев. В следующий миг черная волна схлынула с глаз Книжника, и он ощутил подлинный ужас. 

Он поднял руку на наставника. Хуже поступка придумать было попросту невозможно. Особенно, когда пришло понимание того, что этот грубый и не самый-то лучший из преподавателей всего-то и хотел таким нехитрым способом научить его, бестолочь, уму-разуму.

 

И теперь, посягнув на священную иерархию ученик-наставник, он навсегда перечеркнул свое будущее. Но, все же, понимая это умом, Книжник в то же время совершенно неуместно порадовался своему дикому поступку: он сделал шаг, недостойный простого школяра. Но шаг, достойный воина – какой бы нелепой ни казалась эта ситуация.