Последний из Двадцати

В голову Руну лезла назойливая, гадкая и неприятная мысль, что его дело – дрянь. Но больше всего его беспокоило другое: откуда у простых разбойников всё это? Автоматон, малурит и саффиритовая лазурь не лежат в канаве у дороги, канавачная шпана за всю жизнь не награбит столько, чтобы их купить. Но всё-таки они у них были…

Старик выдохнул и будто разом растерял добрую часть своих сил. Былая спешность растворилась в ночи, обратилась ленивой походкой. Нехотя, словно на каторгу, незнакомец потащился к раненому разбойнику – на бородатом лице последнего вдруг появилась улыбка вперемешку с облегчением.

- Господин, йа… как хорошо! - изувеченный головорез протянул своему спасителю руку, но тот не ответил взаимностью. Припав на колено, он полоснул несчастного по горлу клинком, с омерзением обтёр его об одежду убитого. Тот успел нелепо вздрогнуть, прежде чем недвижимо и навсегда осел. Рот раскрылся и застыл в беззвучном крике.

Старик шёл к Руну, как сама неотвратимость. Чародей же ругал самого себя за беспечность – неужели весь опыт и умения, кои он копил годами, не могли предупредить его о таком? Мозг лихорадочно искал пути к освобождению и всюду натыкался на беспроглядный тупик.

Где-то в глубине души начало просыпаться самое обыкновенное человеческое отчаяние…

- Привет, сопляк, - у старика был на редкость отвратный голос. Он играл старыми, но всё ещё полными силы мышцами. Клинок шустро нырнул в приветливо ждущие ножны. Главарь теперь уже сгинувшей банды подошёл, навис над юным чародеем, угрожающе покачал пальцем.

- Я всегда думал, что цепи – это лишь бабам на сиськи. И то не всегда идёт. А тут гля – чародейчик и ему прямо впору!

- Иди к Бледным! – зло гаркнул в ответ придушенный чародей. Ошейник счёл это недопустимой дерзостью, сдавил сильнее. На лице старика заиграла неприятная, хищная ухмылка.

- А у Бледных на кую, сиднем сидя я сижу! Из под трубочки дымок, из под задницы… - старикашка поигрывал теперь уже невесть откуда взявшимся ножом, склоняясь к чародею. Он безжалостно наступил Руну на грудь – у парня схватило и без того слабое дыхание.

Холодное лезвие коснулось щеки последнего из Двадцати. – Я могу так изукрасить твою мордашку сопляк, что Бледные тебя не признают. Потому что жизнь твоя ещё нужна, а вот про мордашку-то, про мордашку уговора не было. Начнём?

Нож зло сверкнул в лунном отблеске, но его хозяин вдруг выгнулся дугой, хрипло вскрикнул, выронил клинок. Всё ещё чудом держась на ногах, он обернулся, ухмыльнулся, покачал головой.