Volens nolens

— Просил по дому на каблуках не ходить — ходят! Шестьсот лет деревянный пол в замке стоял, как новенький, а за последние пятьдесят лабутенами своими изгадили так, что пришлось ламинат поверху стелить! Изрешетили! — мужчина потёр подбородок и досадливо поморщился. — Просил еду не солить — солят! Не шуметь по ночам — шумят! Не брать мой телефон — так берут! Нагло, не стесняясь!

Журавли на шторке исполнили зажигательный танец понимания, участия и солидарности.

— И ладно бы я просил что-то ДЕЛАТЬ... — сетовал рассказчик, нервно перебирая вынутые из кармана чётки.

— Это может быть сложно, неинтересно, да и просто лень в конце-концов! Но я же прошу НЕ делать! НЕ! Что может быть проще, чем НЕ делать, скажите на милость? Неужели и такую малость я не имею права просить у законной супруги?

Штора волновалась, птицы на ней смешно дрыгали ногами и кланялись. Судя по всему, они были абсолютно согласны.

— Вот и я так думаю. А найти послушную — это ж тоже упаси Господь. Скука смертная. Согласны? — за перегородкой сдавленно, но явно утвердительно вздохнули.

— Ну, вот. Так что побуду-ка я пока, пожалуй, просто безутешным вдовцом! — радостно заключил мужчина. Встал со скамеечки, сунул четки в карман и снова растерянно потёр подбородок.

Положив толстую пачку банкнот в баночку, на которой значилось «для пожертвований», вежливо попрощался и вышел.

Из-за шторки выбрался молодой человек в строгом костюме и роговых очках. Отер испарину с высокого лба. Обошёл комнату, одну за другой задувая свечи, собрал огарки, снял со стены иконы.

Утащил в подсобку деревянную ширму с расшитой журавлями шторкой, а потом вкатил на её место огромную кровать с балдахином. Из той же подсобки появилась на свет маленькая прикроватная тумбочка с одним ящичком. На неё юноша водрузил старинную витражную лампу, а внутрь убрал аккуратно сложенные очки. Сильно щурясь, достал из-под подушки потрепанные шаль и чепец.

Он только-только успел улечься и натянуть до носа одеяло, когда в дверь постучали.

— Кто там? — дрожащим старческим голосом осведомился молодой человек.

— Это я, внучка ваша, Красная Шапочка...

На дворе стоял двадцать первый век, тайну исповеди сменила врачебная тайна, но люди по-прежнему оставались верны традициям.

Шарль Перро, дипломированный психолог, самый юный доктор наук в своей профессии, вздохнул и страдальчески проскрипел:

— Дерни за верёвочку, дитя моё, дверь и откроется...

УГОВОР

Было больно. Всё время было больно.