Volens nolens

Как же ж в деревне без коня?

Мужики, старый и малый, долго сидели молча, глядя, как реку накрывает туман.

Оттуда, из густой белой пелены иногда доносилось тихое беззлобное переругивание, приглушённый топот, возня и ржание.

Смотрели, как небо постепенно становится непроглядно чёрным. Как на нём высыпают белые колючие крапинки. Как лес привычно заливает сияние. Как зелёный мерцающий свет струится между исполинскими деревьями и холодными языками поднимается к небу, аккуратно слизывая звезды.

Парнишка искоса глянул на деда и виновато вздохнул.

Порывшись в кармане штанов, выудил из него последнюю мятую козью ножку, пристроил её в уголок рта, зажёг на кончике указательного пальца маленький желтый огонёк, прикурил и с наслаждением затянулся.

Егор думал, что он тоже хотел бы улететь куда-нибудь далеко-далеко. На юг. Вот только чудес не бывает. И люди, к сожалению, не летают, как лошади...

ОХ УЖ ЭТИ СКАЗОЧКИ

Церковь была маленькая, даже крохотная, и, если можно так сказать о церкви, по-домашнему уютная.

В сгущающихся сумерках тёплого осеннего вечера серьезно смотрели со светлых стен лики святых, мерцали светлячки свечей. Из маленькой исповедальни доносился мужской голос.

— Разве ж я многого хочу? — горестно вопрошал у узорчатой деревянной перегородки высокий темноволосый мсьё. Мсьё был статен, хорош собой и гладко, до синевы, выбрит.

— Нет, ну я ещё понимаю, раньше... Везде ходи, всё бери и только в запертую комнату не заглядывай. Понимаю, сложно. Так сложно сдержаться... — в низком бархатном голосе появились мечтательные нотки.

— Особенно, когда и ключ есть... Возможность есть, а права реализовать возможность нет. Невыносимо. Нестерпимо любопытно, правда же? Вооот. А сейчас что?

— А что сейчас? — заинтересованно отозвалось эхом из-за перегородки, забранной шелковой шторкой в желтых вышитых журавлях.

— Испанский стыд, вот что! Просил чужих мужиков домой не водить — так водят! И не то, чтобы интеллигентов каких-нибудь, а прям первых попавшихся с улицы тащат. Всякую шваль немытую! А у меня, между прочим, древний дворянский род! Стыдно! Они тащат, а мне стыдно!

За шторкой охнули и сочувственно поцокали языком.

— Просил мои вещи не брать — берут! Ты в шкаф за свежей рубашкой — глядь, а жена в ней уже спит. Одиноко ей, видите ли, меня с работы ждать. А в моей рубашке сразу не так одиноко... Ладно бы носки мои тягала, носки я возможно и не заметил бы, но рубашку. Любимую...

Шторка согласно колыхнулась и тяжело вздохнула.